"Ганс Гейнц Эверс. Господа юристы" - читать интересную книгу автора

- Болящие раны? Да. Но это какая-то сладострастная боль, - ответил
прокурор. - После каждого приговора я ощущаю противный горький вкус во рту.
И что это у всех так - это доказывает ваше замечание, господин председатель,
которое я только что повторил вам... Я чувствую себя машиной, рабом жалких
параграфов. И по крайней мере хоть здесь, за кружкой пива, я хочу иметь
право самостоятельно мыслить...
Он поднес кружку к губам и опорожнил ее. И затем продолжал задумчивым
тоном:
- Видите ли, господа, в ближайший вторник мне опять! придется
присутствовать при смертной казни. И меня мороз! дерет по коже при мысли...
Секретарь вытянул голову:
- Ах, господин прокурор, - прервал он его, - не можете ли вы взять меня
с собою? Мне ужасно хотелось бы увидеть казнь. Пожалуйста!
Прокурор поглядел на него с горькой улыбкой.
- Ну, конечно, - промолвил он, - конечно. Так и я клянчил в первый раз.
Я отсоветую вам, но вы будете упорствовать. А если я вам откажу, то не
сегодня-завтра вас возьмет с собой другой коллега. Итак, я вас возьму, но
могу вас уверить, что| вам будет стыдно, как никогда во всю жизнь.
- Благодарствуйте, - промолвил секретарь и поднял стакан. - Очень
благодарен вам. Разрешите мне выпить за ваше здоровье?
Но прокурор не слышал. Он был поглощен мрачными мыслями.
- Знаете, - обратился он к председателю, - что самое ужасное? То, что
преступление - позорное, гнусное преступление - приводит нас к мысли, что
оно все-таки гораздо выше - о, еще как выше, - чем мы, якобы непогрешимые
судьи справедливости. И что оно, при всем своем бездонном беззаконии, являет
собою силу, которая развевает по ветру всю ветошь наших формул и словно
огнем расплавляет железный панцирь законов и параграфов, прикрывавший нас. И
мы, словно голые черви, ползаем пред ним в пыли.
- Любопытно, к чему вы клоните? - промолвил председатель.
- О, я вам расскажу сейчас случай, - предложил прокурор, - который
произвел на меня самое сильное впечатление, какое я когда-либо испытывал в
жизни. Это было четыре года тому назад, 17 ноября. Я присутствовал тогда в
Саарбрюкене при гильотинировании разбойника Кошиана. - Мари, еще кружку! -
прервал он себя.
Толстая кельнерша не заставила себя ждать. Она сделалась очень
внимательной, услыхав, что речь идет о разбойниках и гильотине.
- Рассказывайте! - настаивал секретарь.
- Подождите! - воскликнул прокурор. Он поднял стакан и провозгласил: -
Я пью в память этого гнуснейшего из преступников, этого исчадия
человечества, который, однако, быть может, был герой!
Медленно поставил он кружку на стол. Все молчали.
- За исключением вас, господин секретарь, - продолжал он, - вероятно,
все вы, господа, хоть раз в жизни были свидетелями этого мрачного зрелища.
Вы знаете, как ведет себя при этом главное действующее лицо. Такой
герой эшафота, какого изображает в своей "Песни о Ла-Рокетт" известный
монмартрский поэт Аристид Брюан, - очень редкое исключение. Поэт вкладывает
в уста преступнику следующие слова: "Спокойным шагом я пойду, как патер
чинный. Не дрогну я, не упаду пред гильотиной. Молчать? Молиться? Плакать?
Нет!.. Не буду ждать я - и пусть услышит Ла-Рокетт мои проклятья!" Это очень
эффектное предисловие для убийцы, но я боюсь, что в действительности было