"Андрей Евпланов. Чужаки " - читать интересную книгу автора

уж на что душа в душу живу с Василием Петровичем, а нет-нет да и
задумаюсь... Захочется, к примеру, мне на лодке покататься или пойти на
спевку в клуб, а не тут-то было: белье замочено, капусту надо шинковать...
- А хоть бы и шинковать,- возразила Маняша.- Не для чужого ведь... Вот
вы говорите "свобода". А я так не знаю, куда ее девать. По мне свободная
баба, все одно что никому не нужная. Вон бродячая собака по помойкам
шастает... Куда хочет, туда и бежит, а вздумается пьяному, к примеру,
покуражиться - он в нее каменюкой, и никому до этого нет дела... Так что по
мне "тюрьма", как вы говорите, лучше. Какой-никакой, а все-таки дом.
Так бабушка познакомилась с Маняшей. Они даже, можно сказать,
подружились, хотя их дружба продолжалась всего один вечер. После той встречи
последовали события, которые разлучили их на долгие годы.
Деда неожиданно снова призвали на военную службу и перевели в другой
город. Бабушка последовала за ним. Там у них родился еще один ребенок - моя
мать. Потом началась одна война, затем другая.
Василий Петрович все время воевал, а бабушка работала в госпитале и
растила детей. Наконец, дед победил всех врагов и сказал бабушке, что желает
поселиться в своем Киржаче.
И снова они приехали в маленький городок, где никто их не ждал.
Бабушка попыталась разыскать Маняшу, но ей сказали, что та куда-то
уехала еще до войны. Но теперь бабушке уже не приходилось скучать, времена
настали иные. Надо было все время думать, как накормить, обшить, обстирать
семью. Да и годы ее уже были не те: к тому времени она стала настоящей
бабушкой, такой маленькой старушкой с пучком седых волос на затылке, какой я
запомнил ее на всю жизнь.
И дед мой переменился. Полысел, конечно, обрюзг, но главное, характер у
него стал портиться. Особенно после того, как дети подросли и разъехались
кто куда.
Дед всегда умел настоять на своем и очень гордился этим. Он был тверд,
как булыжник, но стремился к твердости алмаза и в стремлении своем порой не
замечал, как переступал границу между принципиальностью и слепым упрямством.
На старости лет он дошел до того, что месяцами мог не разговаривать с
бабушкой только потому, что она, по его мнению, слабо разбиралась в
международной обстановке, или же навсегда отказаться от чая из-за того, что
он стал дороже на несколько копеек.
Тяжко было бабушке видеть деда в таком жалком состоянии. Будь на его
месте чужой, тогда еще куда ни шло, а тут самый близкий человек на глазах
превращался в корягу и ничего нельзя было с этим поделать. До того жутко
становилось порой, что бабушка даже несколько раз сбегала из дому, хотя
никто никогда об этом не знал, даже сама бабушка.
Просто она тайком собирала узелок, ночью уходила на станцию и сидела
там, в зале ожидания, с узелком на коленях час или два, а потом возвращалась
домой, так что дед и не замечал ее отсутствия. О чем думала она тогда, по
ночам, на станции, среди людей, которые ели и спали, пристроившись кое-как
на чемоданах и узлах, на обшарпанных скамьях, а то и просто на полу среди
шелухи от семечек... О многом, наверно. И может быть, даже о странном
разговоре со странной девушкой Маняшей, которая невесть откуда взялась и
канула неведомо куда.
Умер Василий Петрович, как доказал, то есть заперся в спальне и никого
туда не впускал, пока не умер. Непонятно, правда, что он этим доказал и