"Евгений Евтушенко. Голубь в Сантьяго (Повесть в стихах) " - читать интересную книгу автора

маленькие груди, и если бы она хотя бы словом его смогла жестоко уязвить,
возможно, стал бы он совсем другим и навсегда возненавидел женщин. Но в
женщине, которая полюбит, всегда есть материнское к мужчине. "Ну, что ты
плачешь, милый! Все пройдет. Все будет хорошо, ты не волнуйся", она шептала
и спасала этим его возможность полюбить других, ему еще не встретившихся
женщин, в которых он ее опять полюбит, когда ее разлюбит насовсем. Без
разбитной назойливости тела она к нему так ласково прижалась, что эта ласка
стала его силой, и с ним впервые состоялось чудо, когда мужчина с женщиной -
одно. Есть в нашей первой женщине урок он поважнее, чем урок для тела, ведь
тело в нем душе преподает. Когда я вижу циника глаза с пластмассовым,
отвратным холодочком, то иногда подозреваю я, что был такой цинизм ему
преподан когда-то первой женщиной его, но женщину-то кто циничной сделал, не
первый ли ее мужчина-циник? Есть, слава Богу, не один цинизм... Вся доброта,
вся чистота мужчин от наших матерей, от первых женщин, в которых что-то есть
от матерей. Энрике первой женщине своей был благодарен.
Благодарность эта ее пугала, и пугался он того, что был ей только
благодарен. Для женщины последняя любовь надеждой притворившееся горе, и
ничего нет в мире безнадежней, когда надеждой горе хочет стать. Она его
любила обреченно и обреченность эту понимала, себе внушить стараясь: "Будь
что будет. Еще лет пять. А там... а там... а там..." Но есть законы времени
во всем, которые предвидений сильнее. Альенде в президенты избран был. У
монумента Че Гевары пел с горящими глазами Виктор Хара. Не знал Альенде, что
его убьют. Не знал бессмертью смертный монумент, что будет он разрушен,
переплавлен. Не знали руки на гитарных струнах о том, что их отрубят, и
Энрике не знал, что будет с ним.
Но кто-то знал, скрывая взгляд, от пониманья тяжкий, в нависших над
толпою облаках, и этот взгляд почувствовавший голубь, на бронзовом плече
героя сидя, вдруг вздрогнул - и за всех, и за себя.

6

Когда мы юны, тянет к тем, кто старше. Когда стареем, тянет к тем, кто
юн, и все-таки, чтобы понять себя, ровесника, ровесницу нам надо. Мы все
сначала - дети превосходства властительного опыта чужого, а после опыт наш -
отец невольный неопытности, им усыновленной. Но вместе две неопытности -
опыт, прекрасный тем, что нет в нем превосходства ни над одной душой, ни над
второй.
Энрике шел по городскому саду однажды утром, собирая листья с
прожилками, которые, казалось, вибрируют, живут в его руках, и вдруг увидел:
по аллее рыжей, по листьям, по обрывкам прокламаций, по кружевным теням и по
окуркам с лицом серьезным девушка бежит, могучая, во взмокшей белой майке,
где надпись "Universidad de Chile", в лохматых шортах джинсовых и кедах,
невидимое что-то от себя отталкивая сильными локтями, а лбами исцарапанных
коленок невидимое что-то ударяя, дыша сосредоточенно, спортивно, как будто
от спортивных результатов зависит вся история страны. И девушка подпрыгнула
с разбега и сорвала дубовый лист осенний. Взяла его за веточку зубами, вмиг
раскрутив, как золотой пропеллер, и продолжала свой серьезный бег. Надежная,
скуластая, большая, она была чуть-чуть великовата, но даже этим тоже хороша.
Не знал Энрике, что с ним приключилось, но повернулся, побежал за ней,
сначала видя только ее спину, где сквозь прозрачность белоснежной майки