"Шарль Эксбрайя. Ночь Святого Распятия" - читать интересную книгу автора

В Мадриде я провел всего одну ночь. Кастилия - тоже Испания, но не моя.
Я начинаю чувствовать себя как рыба в воде, лишь миновав Сьюдад-Реаль, у
самой Сьерра-Морены. И все равно вот уже сорок восемь часов как меня снова
начали величать "сеньором Моралесом", правильно ставя ударение на "а". Еще
немного - и, пожалуй, кто-нибудь спросит: "Que tae, don Jose"?*, тогда-то я
стану по-настоящему счастлив. Хотя мне и сейчас отчаянно хочется кричать
каждому встречному: "Это я! Я вернулся! Оле"!
______________
* Как поживаете, дон Хосе? (исп.) - Примеч. перев.

По-моему, я не особенно изменился. Несмотря на американское воспитание
и благоприобретенную привычку достаточно энергично работать локтями, чтобы
обеспечить себе место под солнцем, я все тот же Хосе Моралес (для друзей -
просто Пепе), родившийся майским днем в Севилье под сенью Сан-Хуан де Ла
Пальма* и под покровительством Возлюбленной Святейшей Марии Армагурской. Для
андалусца древнего рода я довольно высок - метр семьдесят пять, вешу
семьдесят два кило, волосы и глаза - черные и смуглая кожа (поэтому, кстати,
там, за океаном, меня частенько принимают за мексиканца).
______________
* Сан-Хуан - церковь Святого Иоанна Крестителя. Ла Пальма - название
квартала и одной из площадей города. - Примеч. перев.

Мне очень хотелось остановиться на мосту Алколеа и долго смотреть, как
струятся воды Гвадалквивира. Как я люблю Гвадалквивир! Все мое детство
прошло на его берегах! Но я даже не надеялся когда-либо снова его увидеть,
потому что на перелег из Вашингтона в Севилью, да еще через Париж, нужно
куда больше долларов, чем скопилось на моем банковском счету. Поэтому, когда
Клиф Андерсон спросил, не хочу ли я провести Страстную неделю в Севилье, я
чуть не бросился ему на шею. Но Клиф - человек отнюдь не сентиментальный, и
я отлично знал, что предложение сделано не по доброте душевной - просто шеф
считает меня одним из лучших агентов ФБР в подведомственном ему отделе по
борьбе с наркотиками.
От Кордовы меня теперь отделяли двенадцать километров. Я ехал медленно,
очень медленно, как будто для того, чтобы насладиться красотой пейзажа, но
на самом деле - окончательно почувствовать себя человеком, чью роль мне
предстоит играть. Это и я, и в то же время не совсем я: испанец, решивший
навестить родину после долгого отсутствия. Мне следовало забыть, что я
говорю по-английски, как уроженец Бруклина, и вообще выбросить Вашингтон из
головы. Важнее всего было хорошенько усвоить, что все это время я безвылазно
жил во Франции. К счастью, покинув Андалусию, мы с родителями два года
провели в Париже, маме с папой там нравилось, и, вероятно, они так и
остались бы там до самой смерти, не пригласи их один дальний родственник в
Нью-Йорк, где он держал бакалейную лавку. В американской школе я продолжал
заниматься французским и теперь знаю его как родной. Иначе Андерсон, надо
думать, ни за что бы меня не выбрал. Ему в первую очередь требовался агент,
владеющий испанским и французским не хуже английского. Впрочем, Клиф не стал
полагаться ни на мои бумаги, ни на утверждения, а учинил суровый экзамен.
Для начала мне пришлось битый час у него на глазах беседовать с бежавшим в
Штаты уроженцем Мадрида. Потом шеф пригласил меня к себе ужинать, но
опять-таки лишь потому, что принимал в тот вечер француза. Я выдержал оба