"Авраам Иехошуа. Нескончаемое безмолвие поэта (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

ему какое-то дело. Я сообщил о своих планах уехать, поскитаться по
свету. Кто-то должен присмотреть за ним. Ведь может же он приносить
пользу. Он может обслуживать кого-нибудь. Главное, чтобы его у меня
забрали. Мне необходимо от него освободиться. Он скоро станет взрос-
лым.
О поэзии я даже не заикнулся.
Впервые мои зятья слушали меня с серьезным видом. Дочери были в
растерянности. Что с вами обоими происходит? Мы встали из-за стола и
пересели в кресла пить кофе. В ночных пижамах явились внуки, чтобы
попрощаться со мной. Размахивая ручонками, они прочли наизусть два
четверостишия одной недавно умершей поэтессы. Потом прильнули губами к
моему лицу, обслюнявили меня и отправились спать. Я продолжал говорить
о нем. Меня невозможно было переключить ни на что другое. Все уже по-
рядком устали. Меня слушали, клюя носами. Иногда переглядывались: ну
да, мол, он сам стал слабоумным.
Потом вдруг оставили меня. Ничего не пообещали, спровадили вежливо
спать, поцеловали на сон грядущий и ушли.
Тут только я заметил - на улице разгулялась гроза. Молодое ветвис-
тое дерево билось в окно. Его ветви шуршали по стеклу, царапали окон-
ную раму. Всю ночь оно пыталось ворваться ко мне, забраться в мою кро-
вать. Наутро, когда я проснулся, кругом стояла абсолютная тишина.
Сквозь тучи пробивалось солнце. Молодое дерево стояло неподвижное. Оно
все так и устремилось к солнцу. И только на подоконнике лежали зеленые
листья, сорванные ветром с веток.
На следующий день, под вечер, я возвращался домой. Зятья пообещали
подыскать ему какую-нибудь работу. Дочери говорили о заведениях полу-
закрытого типа.
Из глубин земли поднялась зима. Между тротуарами и дорогами заблес-
тели лужи. Мое отражение в них покрывалось рябью и разбивалось на ты-
сячи кусочков.
Дома его не было. Его комната заперта. Я обошел двор. В распахнутое
настежь окно было видно, что она аккуратно прибрана. На столе белели
листы бумаги. Несомненно, на них было что-то написано. Я вернулся в
дом, попытался взломать дверь в его комнату, но у меня ничего не полу-
чилось. Я опять вышел во двор, подкатил камень к окну, попытался взоб-
раться на него, но не смог. Ноги у меня задрожали. Ведь я уже немолод.
Вдруг я подумал: а что мне до него? Я сменил галстук и отправился на
поиски приятелей в кафе.
Суббота кончается. На улицах столпотворение. В углу кафе теснимся
мы, престарелые, удрученные литераторы - потухшие вулканы, укутанные в
пальто. Покашливая, курим и перетираем иссохшими пальцами мир, подрос-
ший на целую неделю. Пары восходят от земли и туманят витрину кафе. Я
расслабленно сижу на стуле, посасываю окурок. Моя трость, зажатая меж-
ду ног, пляшет по плиткам пола. Я знаю: этот город стоит на песке. Не-
мой и безысходный. Под тонюсенькой корочкой домов и тротуаров - непро-
ницаемая песчаная пустыня.
Вот продефилировала группка молодых литераторов, длинноволосых, с
бородками. Банда идиотов. Мы хмуримся, косимся на них. И я вижу - мой
сын тащится за этой бандой, в нескольких шагах от них, с просветленным
лицом.