"Авраам Иехошуа. Нескончаемое безмолвие поэта (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

ли закрыты, я проник на территорию школы через дырку в заборе. Я сло-
нялся по темным пустым коридорам, пока не набрел на помещение под
лестницей. Спустился на две-три ступеньки ниже и увидел того, кого ис-
кал.
Он сидел на скамье, подобрав ноги, почти в полной темноте. Это был
человечек низенького роста, усердно чистивший медный таз, который дер-
жал на коленях.
Сняв шляпу, я вошел в комнатушку и пробормотал имя своего ребенка.
Он не сдвинулся с места. Не похоже было, что он удивлен. Он словно
ожидал, что я зайду к нему как-нибудь вечером. Он обернулся ко мне и
вдруг, не издав ни звука, широко заулыбался. Его лицо так и расплылось
в улыбке.
Я сказал ему:
- Вы знаете моего сына? - Он утвердительно покачал головой, все еще
широко улыбаясь. Руки его продолжали неустанно драить медный таз, ле-
жавший у него на коленях.
Я спросил:
- Ну, как он? Хороший парень... - Улыбка его застыла. Руки опусти-
лись. Он что-то взволнованно просипел и приставил палец к виску.
- Несчастный парень... Псих... - Он успокоился, и его глаза стали
внимательно изучать меня.
Я молча стоял перед ним. Он поразил меня в самое сердце. Никогда
еще я не был так разочарован. Никогда еще я так неожиданно не расста-
вался с надеждой. Он снова принялся драить медный таз, лежавший у него
на коленях. Я ушел, не попрощавшись.
Из этого не следует, что уже в то время я неотступно думал о сыне,
что между нами установились нормальные отношения. Пожалуй, наоборот. В
общем, я относился к нему равнодушно, с откровенным безразличием.
Я был занят собой. Никогда еще я не был так занят собой. Во-первых,
своим молчанием. Я умолк окончательно, бесповоротно. Я держал слово. И
мне давалось это легко. Я не написал ни строчки. Да, иногда меня охва-
тывала ностальгия. Пробуждалось желание писать. Я, например, шептал
про себя: осень, снова осень. Но и только. Мои друзья пытались прощу-
пать почву. Говорили: "Как же так... Наверняка ты что-то потихоньку
вынашиваешь... Ты хочешь всех удивить".
А я, охваченный непонятным чувством, повторял со смехом: "Нет, ре-
шительно, нет. Я исписался".
Сперва они сомневались, наконец поверили. Мое молчание было принято
молча. Лишь однажды о нем упомянули. Некто (молодой человек) опублико-
вал в газете критический обзор. Обо мне упомянул вскользь, пренебрежи-
тельно. Он назвал мое молчание бесплодием. Дважды в одном абзаце он
назвал меня "бесплодным". Потом оставил меня в покое. Мне было все
равно. Я был спокоен.
Безмолвие вокруг меня...
Высохшая пустыня...
Груды камней и мусора...
Ко мне подступала старость. Никогда не думал, что со мной будет
именно так. Пока я слоняюсь по улицам - я в порядке. Но вечерами, пос-
ле ужина, я погружаюсь в кресло, сжимаю в руках книгу или газету, и
вот через несколько минут я становлюсь полумертвым, чем-то вроде пара-