"Неделько Фабрио. Смерть Вронского " - читать интересную книгу автора

принятые в таких случаях обмены комплиментами...

"Боже мой, ведь после смерти Анны меня больше не волнует ни одна
женщина", - рассеянно думал граф, и взгляд его тихо скользил по толпе,
подобно тому как легкие волны, рождаемые не сильным движением глубинных вод
и не порывами ветра, а обычным течением реки, спокойно следуя друг за
другом, вздымают поверхность воды и так же спокойно омывают берег. "Мне
осталось только страдать из-за Анны. Искупать грех", - эта мысль продолжала
преследовать его и здесь. И он, одинокий внешне, почувствовал глубочайшее
внутреннее одиночество: "Как она сказала мне в тот вечер, после скандала в
опере, в ложе Картасовых, когда из-за меня она оказалась у позорного
столба... как? Да, да, она сказала: "Если бы ты любил меня так, как я
тебя"... и еще: "Если бы ты страдал, как я"... Вот, Анна, видишь, я страдаю.
Страдаю оттого, что сам этого хочу", - продолжал думать он, не видя ничего
из того, на что был устремлен его неподвижный взгляд.
Недалеко от него, возле окна кто-то разбил хрустальный бокал, оттуда
послышались громкие возгласы, кто-то резко отшатнулся в сторону, чтобы вино
не пролилось на него, в этой группке людей он заметил Петрицкого, а рядом с
ним какого-то молодого человека с русыми волосами и серьгой в ухе, который
двумя пальцами держал за подбородок свою девушку. На улице, несмотря на
спускавшиеся сумерки, все еще было светло, но в зале уже зажгли люстры и
настенные светильники.
Граф Алексей Кириллович Вронский движением руки подозвал к себе
Петрицкого и только хотел ему что-то сказать, как они уже оказались не одни.
Трое солидного вида крупных мужчин своим появлением заслонили ближайший
источник электрического освещения, и все, что окружало Петрицкого и
Вронского, оказалось в розоватой мгле накуренного зала, освещенного
последними лучами заходящего солнца и рассеянным светом находящихся высоко
под потолком люстр. Подошедшие представились, и оказалось, что русские гости
находятся в обществе академика, поэта и университетского профессора, однако
половину имен и фамилий проглотила невнятная дикция, а вторая половина
осталась нерасслышанной из-за глубоких поклонов. "Какой смысл
представляться, если они свои имена бормочут сквозь зубы?" - подумал
Вронский. И сказал, обращаясь ко все троим: "Очень рад". По выражениям их
лиц, когда они поняли, что перед ними русские, а особенно по сердечности
почти что ритуальных троекратных объятий, которым все пятеро предались после
первых, поверхностных, фраз знакомства, Вронский понял, что сейчас он
окажется в центре внимания. "Совсем не похожи на петербуржцев, - подумал
он. - Напротив, очень непосредственные и с первого же момента близкие и
сердечные, как москвичи". Тут он снова вспомнил встречу с литераторами
давним зимним вечером. Правда, сейчас звучали хвалебные речи в адрес далекой
родины гостей, и сердца их наполнились теплом.
- Чтобы Россия снова спасла весь мир, ей не нужно жертвовать миллионами
человеческих жизней, как это было раньше. Помните, как патетично ответил
император офицеру, посланному к нему Кутузовым после пожара Москвы? -
обратился поэт к четверым остальным, стоявшим с рюмками сливовицы в руках, и
на душе у них всех при этих словах потеплело. - Он сказал так: "Передайте
нашим молодцам, скажите это всем моим любимым подданным, повсюду, где вы
будете проезжать, что я сам, когда у меня уже не останется ни одного
солдата, встану во главе моих славных дворян, своих добрых крестьян и