"Александр Александрович Фадеев. Черная металлургия (Главы из романа)" - читать интересную книгу автора

даже отдельного помещения, они работали сбоку, в пролете, где расположен был
этот необыкновенно изящный автоматический стан-красавец, и работа девушек по
обработке валков неотрывна была от всей работы прокатчиков.
Соня Новикова, старший оператор этого стана, теперь уже тридцатилетняя
вдова, не шла, а плыла на полкорпуса впереди Павлуши и смеялась, закинув
голову и косясь не на смешные движения Павлуши, а чтобы перехватить его
взгляд. Тонкий, как из молочного крема, шерстяной платок-паутинка был вольно
повязан, точно небрежно накинут на ее светлые волосы, - ох, Тина могла бы
рассказать, сколько секунд отнимает у Сони эта небрежность перед зеркалом!
Удивительно было не то, что Павлуша и обе женщины, идя на работу,
сошлись во дворе: Васса и Соня жили в этом же квартале 16 В. И не только то
было больно Тине, что Павлуша мог смеяться с чужими женщинами после всего,
что произошло между ним и Тиной. Удивительно и больно было, что Павлуша
столкнулся во дворе с когда-то самой любимой подругой Тины в такой момент,
когда воспоминания, связанные с их девичьей дружбой, и послужили главным
толчком к сегодняшней ссоре.
Летом сорок шестого года, после того как Тина и Павлуша
зарегистрировались в загсе Кировского района и свадьба была уже
отпразднована, Тина должна была перейти в комнатку к Павлуше, а Коля
Красовский, по добровольному его согласию, - в общую, на двенадцать человек,
комнату общежития все в том же "Шестом западном".
Васса помогала Тине уложить платье, белье, все ее "доброе", как
называли это на родине Тины, и обе они, боясь, чтобы не прорвалось слезами
все, что томило их души, не глядя друг на друга, деловито сновали по
комнатке, а их аккуратные руки действовали с такой необыкновенной споростью,
какая в подобные переломные минуты жизни возможна только у женщин.
Тина все еще находилась в том возбужденно-счастливом состоянии, которое
сопровождало ее все эти дни. Но странно ей было, что она в последний раз
ходит по этой комнатке, как одна из ее хозяек, а завтра уже будет приходить
сюда, как гостья. Тина смутно чувствовала, что они не просто укладывают ее
вещи, белье, а что и она и любимая подруга, с которой они прожили душа в
душу четыре года, выделяют из того, что казалось общим, ее - Тины - более
счастливую долю. Впервые так наглядно Тина сознавала значительность
перемены, совершавшейся в ее жизни, и испытывала волнение, похожее на страх.
Ей было жаль этой жизни, которую они так деловито, безмолвно разрушали
сейчас своими руками, жаль было и себя и Вассу, и невозможно было избавиться
от мучительного чувства какой-то своей вины перед подругой.
Чем ближе подходила минута прощания, - а Тина знала, что, хотя им
предстоит еще вместе работать и жить под той же родной крышей "Шестого
западного", они все-таки должны будут как-то проститься, - тем больше Тина
страшилась этой минуты. И никогда не могла она потом простить себе, как, не
выдержав душевной муки, она, Тина, вдруг заговорила в том же тоне
неестественной деловитости, в каком они говорили об укладываемом белье,
платьях:
- Васса, а подумала ли ты, кого взять в комнату вместо меня? А то
вселят такую, знаешь, что и не рада будешь; найдутся любительницы, наверно,
уже в очереди стоят!
Васса выпрямилась всем корпусом и повернула на Тину свое немного
асимметричное броско красивое лицо, затемнившееся несвойственным ему мрачным
выражением. Но Тина не замечала этого выражения и продолжала все тем же