"Александр Александрович Фадеев. Черная металлургия (Главы из романа)" - читать интересную книгу автора

Но Павлуша, оказывается, и не склонен был скрывать, что у него это
самое больное место. Конечно, было бы неправдой сказать, будто эти поездки
ему неинтересны, будто он ездит против своего желания, - нет, эти поездки
приносят ему большую пользу, он сам чувствует, как вырос за это время. Но
печь... Конечно, теперь она уже не может быть первой на комбинате. Если она
все-таки идет среди передовых, в этом заслуга Мусы и Коли, его друзей.
- Тебе надо еще за границу съездить, тогда у вас дела лучше пойдут! -
сказала Васса, подрагивая тонкими ноздрями.
Александр Гамалей, услышав их громкие голоса и смех Сони, похожий на
воркование, оглянулся, чуть улыбнулся в пшеничные свои усы и, когда молодые
люди поравнялись с ним, вежливо приподнял фуражку, показав лысеющее темя,
сильно загоревшее от того, что Гамалей любил работать в саду с непокрытой
головой.
По окончании Отечественной войны Гамалей вышел в запас в звании
старшего лейтенанта и по привычке к военной форме продолжал ее носить,
правда уже без погон и без звезды на фуражке. Но он уже не чувствовал себя
военным человеком; он был мастеровым с детства, как и отец его, и при
встречах с людьми не брал под козырек, а снимал военную фуражку так же, как
когда-то отец снимал свой картуз.
- Ах, Саша, люблю, когда мужика в твоем возрасте, когда он уже привык к
заботе, к ласке, жена вдруг оставляет на его собственное попечение! -
притворно-грустным голосом, которому противоречили ее заискрившиеся
темно-зеленые глаза, заговорила Соня, по праву многолетней дружбы с женой
Гамалея называя его не Александром Фаддеевичем, как его называли все, а
просто Сашей. - Наверно, ты поворочался сегодня на жесткой-то постели!
Чайку-то хоть попил перед работой? Дети, наверное, голодные в школу пойдут?
Маленький-то как?
Жена Гамалея Мария работала, как и Соня, старшим оператором
проволочного стана и всю эту неделю работала в ночной смене. Соня, которая
должна была ее сейчас сменить, подшучивала над Гамалеем, что ему пришлось
всю ночь провести в одиночестве и некому с утра покормить его и детей.
Гамалей спокойно улыбался в усы, темно-голубые глаза его, выделявшиеся
на загорелом лице, как чистые озера, смотрели на Соню с понимающим добрым
выражением, будто говорили: "Не потому ты смеешься надо мной, что я один, а
потому, что ты одна, давно уже одна и, может быть, весь век останешься
одна".
Соня поняла его взгляд, и что-то тяжелое обозначилось в складке ее
полных губ с опущенными углами, казалось, даже тень легла под нижней губой.
В то же время необъяснимая улыбка играла в глазах ее, умная женская улыбка,
словно говорившая: "Да, я знаю, что я на всю жизнь одна, но я могу дать еще
столько счастья, так не судите же меня, если я все еще кого-то жду, зову..."
Соня чуть коснулась руки Гамалея и с некоторой излишней экзальтацией начала
хвалить его жену Марию.
Сорокалетний Гамалей и жена его, моложе его лет на шесть, были известны
на комбинате не только как хорошие работники, а и по их удивительно
сложившейся личной судьбе.
В тридцать пятом году Маша Акафистова, восемнадцатилетняя девушка, дочь
поселенца из раскулаченных, к тому времени уже восстановленного в правах и
работавшего на Большой горе на рудообогатительной фабрике, вышла замуж за
лучшего друга Гамалея Сергея Тришина. Оба родом из Краматорска, с одной