"Александр Александрович Фадеев. Черная металлургия (Главы из романа)" - читать интересную книгу автора

погибшего брата моего Сергея, может сейчас болеть моя душа? Понимаешь ты
это? Ты понимаешь. Я здесь всем обеспечен, а пенсия, что получаешь ты за
Сергея, мала. Я буду высылать тебе, пока жив буду, свое офицерское
жалованье. Ты женщина умная, добрая, так не обидь же меня отказом".
И стал Гамалей высылать ей свое жалованье, и она не обидела его
отказом. Но не знал Гамалей, что с первых же дней, как ушел ее муж на фронт,
Мария пошла работать на завод, а все жалованье Гамалея откладывала она на
открытую для него сберегательную книжку.
Когда вернулся Гамалей с войны, больше года еще пришлось ему,
окруженному детьми погибшего друга, дымить трубкой в знакомой комнате, где,
как и раньше (как и впредь!), украшали стену фотографии Сережи Тришина -
одного, и вдвоем с Машей, и вдвоем с Гамалеем, и в кругу товарищей, - прежде
чем согласилась Мария выйти замуж за Александра Фаддеевича.
И казалось, ничто не изменилось в их жизни: Гамалей давно был неотделим
от этой комнаты; дети давно его приняли как старшего друга; Маша продолжала
работать на заводе, как работал и Гамалей. Изменилось только то, что
появился на свет маленький Гамалей, и семья получила, наконец, квартиру на
Заречной стороне, и то, что Маша стала спокойней и чаще смеялась, и, когда
смеялась, в лице ее появлялось что-то застенчивое, девичье.
Улица в часы, когда рабочие люди идут на работу или возвращаются с
работы, похожа на перемещающийся клуб, превосходящий масштабом своим
настоящие клубы, не говоря уже о таких временных клубах, как "забегаловки",
раздевалки при цехах или очереди в магазинах.
- А, Павлуша!.. Здоров, Павлуша!.. Как жизнь, Павлуша?! - слышалось то
и дело из уст молодых и старших.
Да, его любили здесь. Любили за то, что он тут вырос, выучился, стал
знаменитым и остался таким же общительным, веселым, каким его знали еще в
ремесленном.
Парень, закрывший Павлуше глаза и повисший у него на плечах, оказался
его младшим товарищем, Гришей Шаповаловым. В прошлом году он был у Павлуши
вторым подручным, а после того как Сеня Чепчиков, первый подручный, ушел
сталеваром на комсомольскую печь, Гриша занял его место. Но на свою беду
Гриша на всех собраниях вылезал с критикой неполадков во втором мартеновском
цехе, и в конце концов его избрали цеховым комсомольским секретарем.
- Слушай, Павлуша, - сказал Гриша, стискивая его руки своими жесткими
ладонями, одинаковыми в длину и в ширину. - Надеюсь, ты сохранил на Сеню
Чепчикова какое-то влияние? Что случилось с человеком? Мы поручили ему как
члену бюро всю физкультурную работу, а он даже на бюро не ходит!
- Какой же ты секретарь, если власти на него не имеешь! - смеясь сказал
Павлуша. - Как дела? Материально тебя не поджало?
- Очень поджало, - признался Гриша с некоторым смущением.
В самом деле его заработок как секретаря цеховой комсомольской
организации оказался значительно ниже заработка первого подручного.
В группе мужчин, окруживших Вассу и Соню, шли доменный мастер Крутилин,
внешностью своей опровергавший привычное представление о доменщиках, такой
он был сухой и маленький, и недавно приехавший из Запорожья старший
вальцовщик тонколистового стана горячей прокатки Синицын, длинный, худой,
прямой, с выгнутой шеей, в светлом модном пиджаке с неестественно широкими
плечами.
Они обсуждали политические новости дня, злобой которого было созванное