"Александр Александрович Фадеев. Черная металлургия (Главы из романа)" - читать интересную книгу автора

кабинете, и тем, как жена Тина своими тонкими руками возила по полу набухшую
водой тряпку и вдруг бросила эту тряпку под ноги Павлуше.
Закрыв за собой дверь, Павлуша остановился на площадке лестницы.
Скоро отец проснется и, в нижнем белье, босой, нечесаный, протащится в
ванную, долго будет рычать под холодным душем; потом придет Захар, у
которого сегодня выходной день, - они потребуют опохмелиться и уже не выйдут
из-за стола до прихода Павлуши. А Тина будет их поить, кормить, молча снося
двусмысленные шутки Захара и помыкательство властного, взбалмошного свекра.
И Павлуше стало нестерпимо жалко жену.
Он видел ее синие глаза с этим растерянным и скорбным детским
выражением, и ясное, чистое видение дней дальних, дней совсем еще юных
встало перед ним. Оно возникло на одно лишь мгновение, это далекое видение
дней ранней юности, - оно и тогда, в жизни, длилось одно мгновение, а все
остальное было обычным, житейским.
...Он - первый, за ним - Коля Красовский, за Колей все ребята их
группы, все будущие подручные сталеваров, все с заплечными мешками или
чемоданчиками, все преисполненные восторга даже не оттого, что их переводят
из барака в настоящее общежитие, а из извечной мальчишеской страсти к
переменам, ворвались в девятый подъезд знаменитого "Шестого западного" и с
гоготом и свистом помчались вверх по лестнице.
Ему и Коле, конечно, хотелось первыми очутиться в комнатке, в которой
они будут жить теперь вдвоем. Они не взбежали, а взнеслись на верхний этаж;
Павлуша, полуобернув голову, едва успел спросить:
- Какая, он сказал, четвертая слева?
- Четвертая! - вскричал Коля, утративший всю свою скромность.
Павлуша уже был у двери и дернул за ручку и тут же отпустил ее. Дверь
не то что распахнулась, она загрохотала, ударившись ручкой о стену, и вся
сотряслась, а со стены посыпалась штукатурка. Павлуша шагнул в комнатку...
Комнатка была уже занята. Дом оправдывал свое название - одного из
домов западной группы: солнце, склонявшееся к закату, стояло в открытом
окне, занавешенном понизу белыми занавесками. Запах одеколона, а может быть
душистого мыла, чувствовался в воздухе, пронизанном горячим светом летнего
вечера.
Подушки, взбитые так воздушно, как может взбить их только женская рука,
покоились одна на другой на кровати, примыкавшей к окну, - целых три
подушки, если считать "думку", хотя всем известно, что ремесленнику
полагается только одна подушка. А на ближней кровати у стены, разложив
подушки по ширине изголовья, спали две девушки: одна - крупная темная
шатенка в яркой оранжевой кофточке и черной юбке, а другая - тоненькая,
почти девочка, вся беленькая - в белом платье, белых носочках и с длинными
белыми косами, волнисто изогнувшимися по байковому одеялу за ее спиной.
Изящная головка тоненькой девушки покоилась на плече старшей подруги. Нежной
рукой своей она доверчиво обнимала старшую подругу за талию, другая же ее
рука была очень уютно поджата под грудь. А старшая, в оранжевой кофточке,
свободной полной рукой, с крупной красивой кистью, бережно укрывала младшую,
как крылом.
Павлуша сразу узнал этих девушек, из четвертого: они учились на
токарей. Он представил себе, как часам к пяти они пришли с работы в
громадных, похожих на цех завода мастерских своего училища, где, должно
быть, точили мины, - пришли, освежились под душем, переоделись, наскоро