"Александр Александрович Фадеев. Один в чаще" - читать интересную книгу автора

щетиной, где-то под глазами залегли усталые складки. Но все же это было
мужественное, энергичное лицо, и оно понравилось Старику. Раньше он никогда
не интересовался им, месяцами не заглядывая в зеркало.
Снова любовное ощущение своего тела овладело им. Он сидел, раскинувшись
широко и вольно, и гордился тем, что заросшее мужественное лицо, пытливо
смотрящее из воды, принадлежит ему. Но когда раздался вблизи какой-то шорох,
Старик отскочил в сторону, не помня себя от испуга. И хотя тут же заметил,
что тревога была ложной, насилу удержался от непреодолимого желания
спрятаться за ближайшим кустом. Сердце, сорвавшись с тормозов, зачастило
короткими и быстрыми ударами.
...Так вот как! Оказывается, сегодняшний день принес ему не только
безмятежное любование собой, но и голую, неприкрытую боязнь за жизнь? Так,
значит, в том, что он приобрел на таежной прогалине, таятся не только
прекрасные возможности, но и кой-что другое, враждебное всей его природе?
Ведь раньше он не знал страха, а теперь жаль было лишиться сильного тела и
никогда не увидеть "мужественного" лица, которым только что восхищался?!
Старик не успел еще разобраться в нахлынувших вопросах, как новая мысль
помимо воли сковала его члены. Он вспомнил, что карательные экспедиции водят
с собой собак-ищеек, и в ужасе оцепенел. Разве не могла увязаться за ним
одна из таких ищеек, и все нечеловеческое напряжение сегодняшнего утра
окажется напрасным?! Он боязливо прислушался и осмотрелся по сторонам. Но
лес стоял безмолвен и неподвижен, только ручей звенел по камню тихим
серебряным звоном да где-то далеко посвистывал одинокий рябчишка. Тогда
Старик опустился на камень и засмеялся чужим, враждебным смехом -
прерывисто, хрипло, зло.
Тайга шутила с ним злые, нехорошие шутки, это она смеялась над ним
беззубо и мертво, грозила корявыми пальцами обомшелых елок. Но она не знает,
видно, с кем имеет дело! Человек, способный руководить сотнями и тысячами
людей, не может и не должен бояться таежных шуток! И, насильно заглушая
всякие проявления страха, Старик начал доказывать себе так же логично и
несокрушимо, как это он делал в свое время другим людям, что если бы у
преследовавшего его отряда были собаки-ищейки, то они нашли бы его, еще
когда он спал на таежной прогалине. "Допустим даже, что их привели позднее,
- наставительно и строго рассуждал Старик, как будто он говорил все это
Федорчуку, - но тогда, сколько ни волнуйся, они рано или поздно все равно
найдут тебя. Так уж лучше вести себя спокойно и не праздновать труса, чтобы
не потерять к себе всякого уважения..." Он не замечал, что во время этих
рассуждений его уши чутко ловили каждый шорох. Он ужаснулся б, если бы знал,
что они приобрели способность шевелиться, как у зверя!
И когда он тронулся в путь, казалось, что кто-то неведомо страшный
норовит вцепиться ему в спину, и мелкие мурашки бегали по спине. Но он
упорно боролся с этим ощущением, - то замедлял шаги, то принимался петь, то
останавливался, как бы поправляя обувь, - не оглядывался до тех пор, пока
привычный ритм ходьбы не вернул ему душевого равновесия.
Вечером Старик снова испытал смутную тревогу человека, не привыкшего к
лесному одиночеству. Нужно было разводить костер, но он заранее содрогался
от мысли, что это будет единственная светлая точка во всей тайге. Казалось,
враждебные ночные силы уставятся на нее тысячами глаз. А без огня с
таинственно-мохнатых елей стекала в сердце тоскливая жуть, тело зябко
ежилось от сырости. Собирая хворост, Старик нарочно как можно сильнее трещал