"Ганс Фаллада. У нас дома в далекие времена " - читать интересную книгу автора

порядка и законности". "Все надежное становится ненадежным"; незыблемая
устойчивость миропорядка начинает походить на тонкий лед, грозящий в любую
минуту проломиться и рухнуть.
Отец во всем - воплощенное правосудие, которое в вильгельмовской
империи было призвано обеспечивать порядок и создавать у немецкого общества
ощущение стабильности и законности. И, насколько можно заключить по книге
Фаллады, отец был честен в исполнении того, что считал своим долгом. Но
мальчик видит охранительную сущность этого долга, замечая, что отца
интересовало не то, ка?к человек дошел до преступления, а то, что? делать с
преступником. И как в домашних делах холодная логика отца все время вступала
в противоречие с реальной жизнью, так и в вопросах правосудия чувствовался
явный зазор между должным и сущим. Отец и сам позволяет себе выразить мнение
о судопроизводстве "в кощунственной форме", и это мнение полно скепсиса: "Я
опытный судья и знаю, что судебные процессы - это людоедство. Они пожирают
не только деньги, счастье, покой, они способны поглотить и самих судящихся
целиком, со всеми потрохами".
Отец описан Фалладой двойственно. Он человечен, умен, полон юмора и
сочувствия к ближним, он хорошо чувствует музыку (любовь к которой он так и
не сумел внушить своему старшему сыну), он знаток литературы (любовь к
литературе сын унасле-довал от него, хотя далеко не всегда слушался его
советов в выборе книг). Но в то же время он не понимает сына и отталкивает
его от себя; он поддерживает все обычаи своей среды, полной сословных
предрассудков и ханжества, где все строится на том, чтобы "никакая новая
идея не проникла в старый привычный круг".
С большей теплотой описана Фалладой его мать, дочь полунищего тюремного
пастора, после безвременной кончины которого заключенные собирали средства
на памятник ему (так и не воздвигнутый из-за запрета начальства). И,
особенно, бабушка с материнской стороны, гордая и прямодушная, существующая
на жалкую вдовью пенсию, но не принимающая никаких подачек от богатых
родственников. Чем проще и естественнее человек, чем дальше он от сословного
чванства и государственных установлений, тем милее он сердцу Фаллады.
Но среди многих выведенных в повести фигур - добрых и злых,
трогательных и комичных, удачливых и непутевых - нам всегда виден главный
герой повествования, сам рассказчик. Он называет себя горемыкой, и описанные
с юмором трагикомические - а временами и подлинно трагические - ситуации, в
которых он оказывается, занимают немалое место в книге. Автор во всем винит
самого себя: "У меня были все предпосылки для счастливейшего детства: самые
любящие родители в мире, благонравные брат и сестры, и если я все-таки вырос
сварливым, раздражительным мальчишкой с тягой к уединению, то причина была
только во мне".
Но нам нетрудно увидеть, что за всеми проделками маленького Ганса стоит
протест здорового, естественного чувства против мертвящей обстановки
родительского дома и школы, против искусственной упорядоченности жизни, в
которой никто его не понимал, не хотел и не мог понять. Эта закономерность
видна и в невинных детских шалостях, и в той поистине трагической сцене,
когда маленький Ганс, сам не зная почему, плюнул с верхней площадки на
своего отца, поднимавшегося по лестнице, но не смог убежать, потому что
голова его застряла между резных балясин. Щадя своих близких, Фаллада лишь
бегло говорит, что "в вопросах воспитания родители были так же беспомощны,
как и дети". Это сказано по поводу "проклятых" вопросов, мучащих подростка,