"Юрий Александрович Фанкин. Ястребиный князь (Повесть) " - читать интересную книгу автора

покачивая черным хвостом, как трясогузка. У Полудина не было никакого
желания брать сидяка. Он еще раз угрожающе взмахнул ружьем и, когда сорока,
фыркнув крыльями, взметнулась над желтой березой, жахнул из правого ствола.
Его охотничья душа словно прослеживала полет дроби. Через какое-то мгновенье
он почувствовал, что дробь нашла цель, и только потом увидел взбрызг
черно-белых перьев.
- Молодцом! - сказал Полудин. Он хвалил не себя, а ружье. - Молодцом! -
И погладил чуть потеплевший ствол.
Эхо выстрела, множась, прокатилось над осенним Озером, и Полудину
начало казаться, что на Озере обнаружили себя и другие охотники.
Недалеко от бобровой плотины Полудин нашел свой шалаш. Крытый лапником
и осокой, присыпанный лиственной опадыо, среди которого выделялись
ярко-красные листья осинника, скрадок был сказочно наряден, незаметен, и
охотнику невольно захотелось посидеть в нем с ружьем. Однако желание так же
быстро ушло, как и пришло. Ему не хотелось скрадывать отлетную птицу. Весною
все выглядело как-то иначе: прилетевшая в родные камыши птица словно
становилась своей, домашней, и охотник, как рачительный хозяин, дав
сереньким утицам завязать потомство, с легким сердцем отстреливал
самцов-селезней, этих сластолюбивых ревнивцев и безжалостных разорителей
утиных гнезд.
Когда-то в молодости, подражая другим, и Полудин валил осеннюю,
набравшую жирка птицу, но потом ему надоело подстраиваться под чей-то
бездумный азарт, а возможно, и обыкновенную практичность. Решив расстаться с
репутацией удачливого добытчика, Полудин нередко возвращался по первоосенью
с пустым ягдташем. И тем не менее у него не было ощущения охотничьей
неполноценности, и убитая друзьями птица, тяжелая, с убористым масленистым
пером, не вызывала зависти: по его мнению, свой жирок птица копила только
для того, чтобы дотянуть до дальних теплых берегов, а не ублажить охотника.
Он с удивлением заметил, что боязливая осенняя птица, словно распознав
его миролюбие, стала подлетать к плавающему ботничку на расстояние выстрела.
Возможно, ружье, лежавшее на коленях Полудина, казалось гомонящей утве
безобидной спиннинговой удочкой.
Полудин зацепил лодку за поваленную бобрами осину и, согнувшись, нырнул
в скрадок. Сквозь щели сеялся пыльный свет. Присмотревшись, Полудин разгреб
на еловом полу слежавшиеся ржавые ветки. Потоптавшись на одном месте, как
встревоженный тетерев-токовик, и ничего не обнаружив, Полудин начал было
грешить на нечистых на руку людей, однако думать дурное о собратьях по охоте
ему не хотелось, и он вскоре переключил внимание на себя: "Возможно, я
припрятал его в другом месте. Просто забыл..."
И как только он стал винить себя, так топор сразу же нашелся. У
Полудина было такое чувство, что кто-то сделал ему подарок.
Оступаясь, он забрался в качливую лодку и, упираясь ногами в донную
ребровину, через которую перекатывалась вода вперемешку с красными осиновыми
листьями, вязко погреб навстречу ветру, в обратную сторону. Добравшись до
заводи, Полудин разложил на лодочной скамейке нехитрую домашнюю закуску,
отвинтил плоскую стеклянную бутылку. Негромко, словно остерегаясь нечаянных
свидетелей, сказал:
- Прощай, Озеро! До весны!
Гусь-одинец возле противоположного берега ответил ему сдержанным
гоготом.