"Юрий Александрович Фанкин. Ястребиный князь (Повесть) " - читать интересную книгу автора

песчаного бугра, хоронясь за малорослые деревья, стараясь не упустить со
слуха отдаляющиеся птичьи голоса. Но вот настойчивые звуки, как это бывает
при возвращении, усилились, и Полудину показалось, что к двум уже знакомым
голосам, хрумкающему и цвиркающему, присоединился нежный всхлипывающий голос
самки.
"Наконец-то!" - обрадовался Полудин.
Тиская рукой кепку, он продолжал спуск. Его лицо, освещенное пестриной
солнечных лучей, было обращено к просеке, к птицам, которые должны были
вот-вот появиться перед ним. Кусты мешали смотреть. Пытаясь раздвинуть тугие
ветки лещины, Полудин оступился.
Белые известковые камушки, похожие на птичьи яички, вместе со струйками
песка устремились вниз.
Он услышал разрывной треск крыльев и, отстранив цветущую завесу,
увидел, как вальдшнепы, отчаянно перебирая крючковатыми ногами по воздуху,
словно по земле, мчатся в ближайшие лесные заросли. Казалось, они должны
были неминуемо задеть крыльями кусты, удариться о деревья, но птицы с
удивительной ловкостью шныряли между ветками и стволами.
"Сколько же их было?" - заинтересованно спрашивал Полудин и не мог дать
себе точного ответа.
Возвращаться к Озеру прежним, уже нахоженным путем ему не захотелось.
Он взял правее, к старому дубняку, и шел довольно споро, вглядываясь в
красно-лиловатое первоцветье, прислушиваясь к журчащему разливу птичьих
голосов. И вдруг в светлозатуманенном отдалении он услышал негромкое, то и
дело замирающее пение - так обыкновенно поют русские женщины за монотонной
домашней работой, вполголоса, прерываясь и все же соблюдая верный рисунок
пения.
Полудина повлекло к песне.
Он шел довольно осторожно - словно подбирался к заветному месту
глухариного тока, стараясь совмещать свои шаги со вторым коленом любовной
птичьей песни, скирканьем, и предельно окорачивая шаг, почти замирая на
перемолчках.
На серебряной реке...
На златом... песочке
После миленькой своей...
Князь искал... следочки...
Ему показалось, что все это когда-то было: он шел по этим местам, и так
же негромко, с щемящей задушевностью пела женщина.
Там следов... знакомых нет...
Как и не бывало...
Словно милая его...
С камнем в воду пала...
Он приближался к ней, угадывая неясные слова, тревожась от мысли, что
она вдруг забудет чарующие строки, и почему-то представлял себе молодую
женщину в цветастой косынке, закрывающей лоб по самые брови. Потревоженный
мох обозначал неторопливое круженье женщины. Она собирала сморчки, присыпая
срезы землей. Если бы это было возможно, он шел бы за ней бесконечно долго,
пока не выслушал бы все редкие, западающие в душу песни. Но перелесок был
довольно широк, и если бы он ушел обочь, за большие деревья, то вряд ли
что-нибудь расслышал. И потому, хоронясь за еловый подрост, он все-таки
вышел на открытое место и наконец-то увидел ее, легкую, по-молодому упруго