"Джон Фанте. Подожди до весны, Бандини" - читать интересную книгу автора

стоило ей подумать о мускулах его чресел, как все ее тело и весь ее
разум таяли, точно вешние снега. Она была такой белой, эта Мария, что
посмотришь на нее - и будто сквозь тончайшую пленку оливкового масла
увидишь.
Dio cane. Dio cane. Это значит: Бог - собака, - и Свево Бандини
повторял эти слова снегу. Зачем Свево нужно было проигрывать десять
долларов в покер сегодня в Имперской Бильярдной? Он ведь такой бедный
человек, трое детей к тому же, а за макароны не уплачено, за дом - тоже,
за дом, где трое детей и макароны. Собака Бог - ох, собака.
У Свево Бандини жена была такая, что никогда не говорила: дай мне денег
купить еды для детей, - жена у него была с большущими черными глазами,
болезненно яркими от любви, и в глазах этих виднелось что-то такое,
лукавинка, с которой она заглядывала ему в рот, ему в уши, ему в желудок и
ему в карманы. Глаза такие умные, что грустно: всегда знают, когда у
Имперской Бильярдной дела идут хорошо.
Такие глаза - и у жены! Они видели все: и чем он был, и чем надеялся
стать, - но души его не видели.
Вот это-то и странно, поскольку Мария Бандини была из тех женщин, что
рассматривали всех живых и мертвых как души. Уж Мария знала, что такое
душа.
Душа - та бессмертная штука, о которой она знала. Душа - та
бессмертная штука, о которой она ни за что не хотела спорить. Душа -
бессмертная штука. Ладно, чем бы она там ни была, душа все равно
бессмертна.
У Марии были белые четки - такие белые, что уронишь в снег и потеряешь
навеки, - и она молилась за души Свево Бандини и своих детей. А поскольку
больше времени не оставалось, она надеялась, что где-то в этом мире
кто-нибудь - монахиня в какой-нибудь тихой обители, кто-то, все равно,
кто - найдет время и помолится за душу Марии Бандини.
Его ждала белая постель, в которой лежала жена, теплая, ждала, а он
пинал снег и думал о том, что однажды изобретет. Просто вот такая мысль в
голову пришла:
снежный плуг. Модель он уже построил из сигарных коробок. Нет, что-то в
этом есть. И тут он содрогнулся, как дрожишь, когда ляжкой дотронешься до
холодного железа, и неожиданно вспомнил то множество раз, когда забирался
зимними ночами в теплую постель к Марии, а крошечный холодный крестик у
нее на четках касался его тела, словно прыснувшая холодная змейка, а он
отпрядывал на холоднющую сторону постели, - и тут же подумал о спальне, в
том доме, за который не уплачено, о своей белой жене, бесконечно ожидающей
страсти, - невыносимо, и сразу же в ярости оступился, попав ногой мимо
тротуара, туда, где снег глубже, вымещая злость свою на снеге. Dio cane.
Dio cane.
У него был сын по имени Артуро, Артуро было четырнадцать, и у него были
санки.
Когда он сворачивал во двор дома, за который не уплачено, ноги его
вдруг заспешили к верхушкам деревьев, и он оказался на спине, а санки
Артуро все еще скользили прямо в сугроб, в утомленные снегом кусты сирени.
Dio cane! Говорил он этому мальчишке, мерзавцу этому маленькому - не
оставляй санки на дорожке.
Свево Бандини почувствовал, как холод бросается на его руки, точно