"Филип Хосе Фармер. Дочь" - читать интересную книгу автора

этого подвижного надолго усыпили с помощью отравленного яблока.
Олквей, видимо, никогда не слышал этой истории. Его вырвало, только и
всего. Оправившись, он забрался наверх и взгромоздился на верхушке моего
купола. Он оторвал от меня большой импульс-стержень и, вставив в дыру свой
яйцеклад, принялся вливать тонкой струйкой кислоту.
Я перепугалась. Нет ничего ужаснее, чем лишиться возможности вести
передачи и совсем ничего не знать, что происходит в мире за пределами
панциря. Но в то же время именно таких его действий я и ожидала. Поэтому я
постаралась унять свои расшалившиеся нервы. В конце концов, я ведь знала,
что олквей подберется к тому месту. Как раз по этой причине я и сместила
свой мозг в сторону и приподняла довольно объемный желудок поближе к
верхушке купола.
Мои сестры поднимали меня на смех из-за того, что я так много времени
уделяла своим органам. Они довольствовались общепринятой процедурой роста до
обычных Материнских размеров. Пока я все еще наполняла водой из ручья свою
желудочную полость, мои сестры уже давно согрели свои полости с водой и
вовсю лакомились вкусной горячей тушенкой. А я тем временем питалась
множеством фруктов и сырым мясом. От такой еды меня иногда тошнило. Однако
извергнутая пища была хорошим удобрением для посевов, так что внакладе я не
оставалась.
Как известно, когда желудок заполняется водой полностью и после этого
наглухо закрывается, жар нашего тела согревает жидкость. А поскольку жар
никуда не выходит - разве что когда мы вбрасываем или выбрасываем через
диафрагму мясо и овощи, - то вода доходит даже до кипения.
Ну да вернемся к моему рассказу. Когда подвижный расправился кислотами
и с костью, и с медью, и с железом и проделал большущую дыру размерами как
раз с него, он нырнул в нее, чтобы пообедать.
Полагаю, он предвкушал встретить обычную беспомощную Мать или
девственницу, оцепеневшую от ужаса и безропотно ожидающую, когда ее съедят.
Если он и предвкушал, то теперь его самого, наверное, затрясло от
страха. В верхней части моего желудка находилась диафрагма, которую я
вырастила, имея в виду величину вполне определенного хищного подвижного.
Правда, была минута, когда я испугалась, что сделала размеры отверстия
недостаточно большими. Я заглотила его наполовину, но никак не могла
протолкнуть через губы его заднюю часть. Плотно застряв в моей глотке, он
рвал когтями мою плоть, раздирая ее в клочья. Мне было так больно, что я
раскачивалась взад и вперед, и думаю, что даже потрясла свой панцирь в его
основании. И все же я, несмотря на крайнюю нервозность, собрала все силы для
борьбы и энергично глотала. О, как тяжело я глотала! И когда меня уже чуть
не вырвало им обратно сквозь ту дыру, через которую он пришел, что означало
бы мой конец, я наконец сделала один гигантский судорожный глоток и
пропихнула его внутрь.
Моя диафрагма закрылась. Теперь я бы ни за что не открыла ее снова,
сколько бы он ни кусался и ни плескал своими обжигающими кислотами. Я была
решительно настроена на то, чтобы удержать этот кусок мяса в своей тушенке.
Такого большого куска не перепадало еще ни одной Матери.
О, как он сопротивлялся! Но недолго. В его открытую пасть хлынула
кипящая вода, заполняя собой дыхательные полости. Ему не было никакой
возможности взять образец того кипятка и выползти наружу, чтобы окуклиться
вокруг него.