"Клод Фаррер. Цвет цивилизации " - читать интересную книгу автора

глазами, как черные бриллианты...
- Слишком незрелая девчонка еще, а ее мачеха недостаточно пластична.
Это не интересно. Смотри дальше, если хочешь видеть действительно красавицу:
лиловый корсаж и серая шляпа, рядом с этим карикатурным господином лимонного
цвета... M-me Ариэтт, жена очень искусного адвоката, не промах и сама
тоже...
- Мевилю заплатили за такие сведения, - сказал Торраль, не
оборачиваясь.
- Мне не платили, - отозвался доктор, - заплатил, наоборот, я... И
плачу до сих пор. Канашка хороша, и мне нравится видеть на моей подушке ее
невинную мордочку. Я тебе говорил уже: все женщины здесь продаются... Что
случилось?
Он обернулся к сцене.
Новая певица, вероятно охрипшая, оборвала ноту. Сконфуженная и
раздосадованная, она стояла, опустив руки, между двух огней: злорадной
иронией своих товарищей на сцене и насмешливым любопытством публики. Это
была красивая, здоровая девушка, с рыжими волосами и смеющимся взглядом.
Послышался свисток, смех перебегал по рядам. Нет, новая певица не
охрипла, дело обстояло проще: у нее не было голоса, не было совсем. У нее
было кое-что другое: аппетитно-полные руки, круглые плечи, пышные бедра, -
и, без сомнения, она явилась в Сайгон в надежде, что этого достаточно. По
правде говоря, обыкновенно Сайгон и не требовал большего, но в этот вечер
какая-то музыкальная муха укусила публику, которой вздумалось во что бы то
ни стало заставить артистку петь.
Певица равнодушно покорилась своей участи: повернулась, волоча за собой
юбку, подошла к рампе, остановилась лицом к публике и попробовала снова
атаковать непослушную фразу. Оказалось слишком высоко: она, как ни в чем не
бывало, переменила тон, не думая об оркестре. Теперь было слишком низко.
Снова послышались протестующие свистки. Тогда она подбоченилась и
флегматично, очень мягким голосом, отчетливо прозвучавшим в наступившей
тишине, произнесла, обращаясь к публике: "сволочь!" - и повернула спину.
Зрительный зал остолбенел. Внезапно послышались восторженные
аплодисменты; певица, пораженная больше всех, разинула рот. Она увидела
красивого элегантного господина, который пожирал ее взглядом, аплодируя так,
что лопнули его шелковые перчатки. Очарованная, она послала ему воздушный
поцелуй. Этот поцелуй подействовал на Мевиля, закусившего удила в своей
фантазии, как удар хлыста; он тотчас же вырвал орхидею из бутоньерки на
груди у себя и бросил ее к ногам женщины. Смеясь, они обменялись взглядами,
как будто между ними было уже решено, что они сделаются любовниками.
Этот новый спектакль с двумя персонажами стоил другого, и публика
смеялась, аплодируя изо всех сил. Мужчины пожирали жадными взорами певицу,
подталкивая друг друга локтями; женщины, презрительные и снедаемые завистью,
бросали тем не менее цветы героине, чтобы не обнаружить своей ревности. Это
был сценический успех, который оба актера могли разделить между собою.
Мевиль, между тем, задавал вопросы:
- Кто она? Как ее зовут?
Один из зрителей поспешно ответил, очень довольный возможностью принять
маленькое участие в скандале:
- Ее зовут Элен Лизерон, сударь. Не желаете ли мою программу?
- Лизерон? - сказал Фьерс. - В таком случае, я ее знаю. Она была в