"Раян Фарукшин. Цикл произведений "Родина" " - читать интересную книгу автора

полу у боковой стены в сантиметрах шестидесяти от окна, этот лучик видится
радостным проявлением жизни. Светлой, радостной, прозрачной и ничем не
омраченной жизни. Но мешки, грудой наваленные на раскуроченный подоконник,
почти не оставляют свободного пространства для любого постороннего
вмешательства. Плотно набитые песком, они беспощадно тормозят дневной свет,
топча своей тяжестью любые проявления слабости. В комнате царит полумрак.
Жаркий, клейкий и потливый, он давит на меня своей обыденностью, расплющивая
по неровному, грязному, разбитому полу. Мешки спасают мне жизнь, а свет
делает меня привлекательной мишенью для нескольких десятков духов, прочно
засевших в таком же памятнике архитектуры напротив. Пули, способные в долю
секунды превратить мое неповоротливое уставшее тело в яркую бесформенную
кучу, бесследно пропадают в голодном чреве мешковины, оставляя на память
маленькие неровные дырочки, моросящие струйками коричневых песчинок. Рисуя
причудливые узоры, песок собирается в сморщенные аморфные холмики, которые
хочется обязательно пощупать, проверив на устойчивость их остроносые
искривленные башенки. Глухой неумолкаемый шум нескончаемых автоматных
очередей порой заглушается грохотом пушечных выстрелов, от которых здание
тихонечко вибрирует, звонко сыпля на пол остатками стекла. "Дзынь!" -
шальная пуля, до конца не веря своему счастью, втискивается в небольшую щель
между мешками и верхним оконным перекрытием, бренчит о бетон и, вяло
срикошетив от потолка, падает к моим ногам. Рефлекс срабатывает
незамедлительно: я одергиваю ногу, зажмуриваю глаза и прикрываю лицо руками.
Пронесло. Пока пронесло. Дурацкий рикошет невольно заставляет задуматься о
вечном: "Зачем я живу? Зачем я здесь? Что такое смерть? Что такое мое я в
этой войне? Винтик? Оружие? Чье оружие? Моей страны? Какой страны? Зачем?
Для кого столько смертей? Кто следующий? Кто?" Ответов, в моем несмышленом
лысоватом восемнадцатилетнем котелке, на такие каверзные вопросы нет. Я,
раскисая от бесполезности мировоззренческих рассуждений и тая от
всепроникающей жары, начинаю терять контроль над мыслями. Не расслабляться!
Не хандрить! Не поддаваться эмоциям! Уф, так можно и с ума сойти. Все,
хватит!
Тихонько ударив ладошкой по кумполу кипящего мозгами черепа, я вышел из
ступора, медленно танцевавшего дурманящий меня вальс ритма девятнадцатого
августа 1996 года.

эпизод второй: "Дерьмо случается" (Мистер. Чечня.)
Я посмотрел на часы - уже четыре доходит, без трех. Надо идти. Неохотно
разгибая суставы, по-стариковски кряхтя, я еле-еле поднялся на ноги и снова
бросил взгляд на циферблат - а вдруг ошибся. Ан нет, без трех минут
шестнадцать ноль-ноль. Часы у меня фирменные, противоударные, всегда точные,
с соответствующим обстановке названием "Командирские". Сам военный комиссар
района вручил мне их перед отправкой в часть. Это традиция нашего
райвоенкомата - дарить часы первым и последним призывникам года. Первым и
последним. Звучит зловеще, но так оно и есть, первым и последним. На память
о малой родине. Часы напоминают мне о доме: небольшой квартирке с мамой,
папой, двумя братишками и котом Васей. И как они сейчас? Писем я не получал
и не писал ровно два месяца. Мама, наверное, и не знает, где я. То, что я в
Чечне, она знает, а где именно - нет. Сразу после того, как я отправил ей
письмо с трогательными словами о защите интересов нашего государства на
Северном Кавказе и о долге, который я должен выполнить, я пожалел, что