"Раян Фарукшин. Цикл произведений "Родина" " - читать интересную книгу автораотделения болеет, а я, что, даже не навещу что-ли. Да не в жизнь!
Слушая Мусу, я почесывал затылок: "Вот заливает, гад!", но молчал, не икал, не перебивал, а в конце даже пожал ему руку. - Молодец, что живой! - Ну, я, это, пошел уже. Давай, командир, не болей! Бывай, - Муса встал и пошел к двери, - выздоравливай! Улыбнувшись неожиданно появившемуся, и так же неожиданно удалившемуся визитеру, я лег на кровать. Грязными руками вытаскиваю из-под серой мятой подушки загаженную жирными пятнами тонкую двенадцати страничную тетрадку. Ровно по середине открываю: шестая страница получается, центр отдельно взятого мироздания, пупок земли тетрадочной, эпицентр словесной несуразицы, буквенный рай. Из бокового кармана "камка" двумя пальцами выуживаю ярко-желтую, со сгрызенным колпачком, ручку. Паста обычная - толстая, темно-синяя. Вздыхая, перебираю в памяти наиболее запоминающиеся события последнего дня. Ничего особенного. Все живы, здоровы, в роте потерь нет, у соседей тоже все лады. Никого пока не привозили. А вот позавчера у нас заварушка была. Привезли одного двухсотого и тринадцать раненых. Некоторые тяжелые были. В госпиталь их на вертушке отправили, кого в Ханкалу, а кого во "Владик" - на операцию. Не знаю, может кто-то из них и помер по дороге. Не знаю, врать не буду. Как-то равнодушно я об этом рассуждаю, к смерти привык что-ли, отупел или отморозился, но начиная с пятого августа потери стали преследовать нас ежедневно - тут не до рассуждений стало, когда до смерти - один шаг. Но нам везло, а соседям - нет. У них потери в несколько раз больше наших. Окружили их нохчи где-то в центре города и долбят неделю подряд. Озверели совсем. по-человечески можно или нет. Не хочу домой с вывернутыми наизнанку внутренностями, хочу живым. Ладно, сегодня писать ничего не буду, не писатель я, голова по-другому работает, по рабоче-крестьянски. Я закрыл тетрадь и надежно спрятал ее назад, под подушку. Идти надо, моя очередь заступать на дежурство. Моя очередь дежурить на тонкой, невидимой полосе между жизнью и смертью. Я открыл глаза. Черт! Мокрым от холодного пота, нескромно захватившего мое сонное тело, я лежал на железной скрипучей кровати и глубоко и громко дышал. Я огляделся. Оказалось, я не в солдатской палатке на окраине Грозного, а в госпитальной палате в центре Оренбурга. Треклятый сон на несколько мгновений вернул меня на последнюю русскую войну ХХ века. Вернул, что бы напомнить о смерти, выпустившей меня из своих цепких лап по известным только одному Всевышнему причинам. Дневник я вел всего дней десять. Нет, записывать для потомков важную правду войны я догадался не сам, у капитана одного подглядел. Но писал только о том, что видел своими глазами. Ровно пять страниц мелкого ровного почерка набралось в моем дневнике. Только где он сейчас? Когда меня ранило - не до дневников было. Из личных вещей у меня остался только военный билет, в котором появилась единственная новая запись: " Ранение 19.08.1996г. Получил минно-взрывную травму, контузию головного мозга легкой тяжести, огнестрельное слепое осколочное ранение правой височной области." Вот так, ничего лишнего. эпизод шестой: "Я против Вас!" (Пес. Татарстан.) |
|
|