"Людмила Фатеева. Я вернусь " - читать интересную книгу автора

переносицы. Напряженное, почти грозное выражение лица, сохранялось до
пробуждения. И проснулась Полина с ощущением тревоги, смутной, неясной.
Нехорошее предчувствие камнем висело на душе.

16.

Ночь началась так хорошо. Я снова была в библиотеке, получше
рассмотрела знак и с удовлетворением отметила, что скопировала его
совершенно правильно. Душистый сад радовал прохладой, а грандиозный алтарь
вызывал священный трепет. Я побывала на боях рабов, видела, как незнакомка в
неизменном балахоне из своих рук вручила победителю приз и возложила на
голову лавровый венок. Но вскоре все изменилось. Небо набрякло тучами, за
воротами храма послышался шум, и незнакомка, подхватив полы балахона,
взбежала по ступенькам и скрылась за тяжелыми храмовыми дверями. По дороге к
храму шла толпа, не обещавшая ничего хорошего. В сад полетели камни. Из
пристройки высыпали воины, прикрывающиеся щитами. Длинные копья были
нацелены на ворота. Они были полностью готовы к обороне, когда дверь храма
распахнулась, и на пороге появилась человеческая фигура. Сначала я решила,
что это незнакомка, судя по балахону с капюшоном. Но зычный мужской голос,
прокричавший короткую фразу на непонятном языке, опроверг мое предположение.
Стража расступилась, пропуская мужчину. Не обращая внимания на камни,
сыпавшиеся дождем, он шел к воротам. Мне казалось, камни даже меняли
траекторию полета, чтобы не задеть странного человека. Ни один
импровизированный снаряд не то что не задел, рядом не пролетел. Воины
открыли перед ним ворота, и мужчина в балахоне бесстрашно вышел к толпе. Он
поднял левую руку, призывая к тишине. Он стоял, не шевелясь, довольно долго.
Гул голосов стал затихать, камни прекратили опасный полет. И тогда мужчина
заговорил. Толпа слушала, как завороженная, не издавая ни звука. Одного
парня, слишком ретивого, пытавшегося прервать оратора, затолкали в задние
ряды. Мужчина говорил резко, отрывисто. Люди стали опускать головы, словно,
в знак осознания своей вины. Вдруг мужчина воздел обе руки, и толпа, как по
команде рухнула на колени.
Кадр сменился. Незнакомка из внутренних покоев наблюдала за сценой,
из-под капюшона была видна лишь презрительная ухмылка. Вероятно, такое было
ей не впервой, и она знала заранее, чем все закончится. Толпа за окном
редела. Вот уже разошлись все. Почти. Остался лишь один человек. Мужчина
средних лет, с виду вполне благополучный, стоял перед оратором в балахоне,
скрестив руки на груди. Незнакомка яростно топнула ножкой. А горожанин
бросил несколько слов жрецу, плюнул ему под ноги, развернулся и, не спеша,
пошел прочь. Оратор вернулся к незнакомке. Ее губы сжались в узкую полоску и
побелели. Опасность миновала, но незнакомка знала, что это не конец.
Первый раз я увидела сон не из отдельных картинок, а целое кино. Во
всех красках. Я переживала за героиню, восхищалась жрецом-храбрецом, вместе
с ними возмущалась наглостью толпы. Но вместе с тем я чувствовала, что
главная опасность исходит от того хорошо одетого сытого горожанина. Его лицо
было мне странно знакомо. Но я никак не могла вспомнить - откуда?
Я проснулась, а тревога из сна осталась. Что за наваждение - переживать
за людей, которые давно умерли, если, конечно, они существовали не только в
моем воображении? Я убеждала себя, что пора выкинуть сон из головы и
возвращаться в реальную жизнь, боясь себе признаться, что именно в реальной