"Евгений Александрович Федоров. Большая судьба (Роман)" - читать интересную книгу автора

господам Гразгорам порочить русский народ! - И, притопывая башмаками,
старик, добродушно ворча, пошел к лестнице.
Аносов нагнал его, схватил за руку:
- Спасибо, Захар, от всей души спасибо тебе!
Отставной гвардеец удивленно уставился в Аносова:
- Помилуй, это за что же спасибо?
- За Ломоносова. За то, что любишь его! - восторженно сказал юноша.
По морщинистому, чисто выбритому лицу служителя прошла светлая
улыбка. Дрогнувшим потеплевшим голосом он проговорил, глядя на молодого
кадета:
- Батюшка-сударь, голубчик ты мой Павел Петрович, а кто же из
русского народа не любит Михайлу Васильевича? Правда, его иноземцы
затирали, старались ущемить, но простому народу, как никому, всё это
видно! - Старик лукаво прищурил глаза и зашептал ласково: - Ах, Павел
Петрович, милый ты мой, он-то, наш простой народ, всё знает, всё видит,
его не проведешь. Хоть и имечко перелицуй, хоть и в веру другую
перекинься, а уж замашки да ухватки никакой крещеной водой не смоешь и
никаким пачпортом не укроешь... Наш человек сердечно любит всё свое,
родное, и делает подвиги не ради славы, не для злата, а для всей своей
земли. То разумей: чем больше его мучают, тем милее он народу. Видит
простой человек, что ради него мается бедолага. Да разве когда забудет
русский народ Ломоносова! Умный человек даже из другого народа преклонится
перед Михайлой Васильевичем, потому он для всего света старался... Вот оно
что! А народ никогда в своем чувстве не обманется. Расскажу тебе одно...
Старик и кадет спускались по широким ступенькам лестницы. Захар повел
по сторонам глазами и предложил:
- Зайдем в мою каморку, скажу тебе про одно заветное...
Они спустились в комнатку служителя. Она помещалась под каменной
лестницей, - маленькая, плоская, прижатая грузным сводом. Небольшое окно
на уровне вымощенной серыми плитами панели глядело в темные невские воды.
Глубокая тишина охватила Аносова. Звуки в это подземелье доходили
глухо, отдаленно. Он много раз бывал у Захара, и его всегда трогала
чистота и опрятность его более чем скромного жилья. На стене висел палаш с
начищенной медной рукояткой, на плетеном ветхом кресле - мундир с
медалями. Старик перехватил вопросительный взгляд гостя и пояснил:
- Вот скоро господа на торжество съезжаться начнут, в парадном
мундире встречать буду! - Он прошел вперед и уселся у окна.
- Садись, сударь! - указал он глазами на стул. - И я посижу; стар
стал, ноги гудят; видать, вовсе отслужился, да вот нет сил уйти от ребят.
Привык к вам, ой, как привык, сударь!
Аносов уселся напротив старика, тот смущенно признался:
- А я ведь у порога стоял и всё от слова до слова слышал. На душе
радость забушевала: ловко вы с Илюшей фон барона отбрили... Ух, брат,
много их на русской шее сидит!..
От похвалы Захара лицо Павла вспыхнуло. Чтобы перевести разговор на
другое, он напомнил:
- Ты что-то интересное хотел рассказать, Захар.
- Что ж, это можно, только - по тайности. По душе ты мне пришелся,
сударь. Преклонилось мое старое сердце к тебе, потому что чует оно: добр
ты к простому человеку. Не заскоруз еще ты, Павел Петрович, в делах