"Павел Ильич Федоров. В августовских лесах (про войну)" - читать интересную книгу автора

моя вина, и большая. Заслужил я самого строгого наказания. Вы помните мою
собаку Тигра, с которой я пришел на заставу? Знаете, как она работала!
Двадцать километров тогда я преследовал нарушителей, сам притомился, а она
хоть бы что - и взяла! А когда убили ее бандиты, я целый месяц места себе
не находил, письма домой писать не мог... Шутки шутил, а на душе-то тоска
была. А после этого мне Ойру подсунули... Сколько раз я говорил командиру
отделения, что нет у ней ни чутья, ни выносливости! Сидишь на посту, а она
сладко позевывает, словно взвару наелась и ко сну ее клонит. А тут рядом
на канале бабы вальками хлопают, смеются, а она и ухом не ведет. Ну, хоть
бы раз заворчала! Сержант говорит, что ее надо лучше тренировать.
Пробовал. Никакого в ней зла нет. Она, наверное, старше моей бабушки,
давно уже оглохла... Всем говорил, что негодная собака, а надо мной только
посмеивались, думали, что я шучу и что после Тигра мне эта собака просто
из каприза не нравится... Вот, может быть, через эту Ойру мне теперь с
родной заставой распрощаться придется. Ну, были у меня промашки по
дисциплине, это все правильно. А по службе в наряде я ответственность
понимаю, товарищ политрук, и, если нужно будет, жизни не пожалею. Вот
сержант Бражников сегодня хочет разбирать мое дело на комсомольском
собрании, а ему тоже я не раз говорил, что у меня очень плохая собака.
Может, сегодня исключат из комсомола и с заставы отчислят, но я знаю, что
совесть у меня есть и она чиста. Может быть, я чего другого не понимал, а
насчет службы я, товарищ политрук, всем сердцем служил! - взволнованно и
горячо закончил свою речь Сорока.
После этого разговора Шарипову стало понятно, что с Игнатом Сорокой
получилось не совсем ладно. Как и во всяком деле, нашелся острый уголок,
на который он больно напоролся, а вместе с ним и они, начальники и
воспитатели.
Успокоив пограничника, Шарипов пообещал детально во всем разобраться
и поступить по справедливости. Одевшись, он пошел в казарму и, пригласив
опытного инструктора, установил, что сторожевая собака по кличке Ойра,
перед тем как попасть к Сороке, сильно болела и в значительной мере
утратила чутье.
Ночью, находясь в наряде, Игнат Сорока вспоминал, как горько ему было
выслушивать справедливые упреки товарищей за его промахи по дисциплине,
как пылали его щеки, когда говорил на комсомольском собрании начальник
заставы лейтенант Усов о "второстепенных" постах, а кроме того, припомнил
ему все старые грехи с первых дней службы.
- Все начинается с мелочей, - говорил Виктор Михайлович. -
Разрисовали товарища Сороку в стенной газете вместе с плохо заправленной
койкой, а он стоит рядом с другими и как ни в чем не бывало посмеивается и
даже критикует художника, что неправильно нарисованы "бугры" на одеяле...
Не понимал, что начальник заставы стоит здесь же и ему не смешно от этой
карикатуры и шутовских замечаний виновника, а стыдно за такого
пограничника. Пришел после отдыха в канцелярию в грязных сапогах и на
замечание дежурного тоже отделался шуточкой. Пререкался с командиром
отделения и потешался над сонливостью собаки, смешил товарищей, а о своей
собаке мне ничего и не сказал. Вот так началось с мелочей, и они довели
товарища Сороку до большого проступка...
Комсомольская организация объявила Сороке выговор. Комендант участка
приказал не назначать его старшим наряда. Крепко поддержали в эти дни