"Павел Ильич Федоров. В августовских лесах (про войну)" - читать интересную книгу автора

коричневых глаз от земли, он попросил Шарипова уделить ему несколько минут
для беседы.
Вглядываясь в молодое осунувшееся лицо пограничника, Шарипов заметил
резкую в нем перемену. Не было видно ни одной прежней лукавой черточки и
нарочитого ухарства. Только изгибы плотно сжатых губ и упиравшийся в
воротник гимнастерки кадык временами едва заметно вздрагивали, а в глазах
то угасал, то вспыхивал вновь влажный блеск.
- О чем будем говорить, товарищ Сорока? - спросил Шарипов.
- Разве вы не знаете, товарищ политрук? - Сорока нервно вскочил,
сунул ладонь под пряжку солдатского ремня, но, спохватившись, опустил руки
по швам.
- Садись, поговорим спокойно. Ты вот в струнку тянешься, дисциплину
показываешь, а не замечаешь, что я в майке, без фуражки... Побеседуем
запросто, по-товарищески.
- Виноват, товарищ политрук, - вздохнув, проговорил Сорока и
почувствовал, что с политруком разговор будет полегче, чем с начальником
заставы. - Шутка сказать, решил отчислить!
По врожденной привычке, не удержавшись от занозистого словца, Игнат
Сорока добавил:
- Виноватых всегда на скамью сажают... А меня товарищ лейтенант Усов
зараз не хочет садить, а долой с заставы гонит. Лучше уже посадил бы суток
на десять - и концы в воду!
- Значит, ты считаешь себя обиженным? - посматривая сбоку на строгое
мрачноватое лицо Игната, спросил политрук.
- Тяжело мне уходить с заставы от своих товарищей! Тяжелее этого и
придумать ничего нельзя...
- А когда ты на посту стоял, о товарищах своих думал? - спросил
Шарипов. Его начал волновать этот разговор. Нравились и откровенность и
переживания бойца. - Помнил о товарищах? - переспросил политрук. - О
начальнике заставы тоже следовало подумать! Он первое лицо, которое несет
ответственность за охрану границы, и за тебя, и за товарищей твоих перед
нашей Родиной! Думал или нет?
Игнат подавленно молчал. Видно было, что тот напряженный тон, с каким
задавал Шарипов вопросы, для Сороки был неожиданным и выдержать его стоило
ему больших усилий. Разговор оказался вовсе не легким, как подумал вначале
Игнат. Ему только теперь во всю полноту стало понятно значение своего
проступка. Горькое раскаяние охватило его. Он опустил голову и медленно
проговорил:
- Наверное, не так думал, как следовало думать...
- Ты понимаешь, что за твое ротозейство несет ответственность вся
застава, начиная от начальника и кончая молодым пограничником Румянцевым?
Скажу больше - весь отряд. Позор-то на всех нас. Как же после этого может
быть мягким начальник заставы? Ты подумай! Пойми!
- Все понимаю, товарищ политрук... - с прежним упрямством ответил
Сорока, и Шарипову стало ясно, что он чего-то не договаривает.
- Не-ет! - хлопнув ладонью по колену, решительно заявил политрук. -
Не до конца ты понял и чем-то недоволен. Уж раз пришел, так выкладывай
все. Я играю в прятки только со своими ребятишками. А ты не мальчик...
- Хорошо, товарищ политрук, раз на то пошло, то скажу все, -
поднявшись, решительно проговорил Сорока. - Я честно признался, что есть