"Григорий Федосеев. Живые борются " - читать интересную книгу автора

записку, Виктор Тимофеевич на другом листке написал:
"Видел сохатого, пошел его следом, если сегодня не вернусь -
спускайтесь сами к реке. Материал сожгите. Хорьков".
Он положил записку на видном месте, поправил огонь и, окинув взглядом
спящих, ушел, захватив карабин.
Тишь и прохлада окутывали землю. Наступал семнадцатый день страшного
путешествия. Простертый внизу, за водораздельным хребтом, мир был полит
золотым потоком восхода. Тайга казалась мертвой. В чутком воздухе шаги
Хорькова отдавались взрывом, и звери успевали исчезнуть раньше, чем он их
замечал. В одном месте ему попался глухарь. Птица сидела на дереве и была
занята утренним туалетом. Тут уж было чем соблазниться, мяса хватило бы на
хорошую похлебку для всех. Виктор Тимофеевич подобрался ближе, выглянул
из-за лиственницы, приподнял карабин, выстрелил. Глухарь не обратил внимания
на звук, продолжая чистить клюв о сучок, на котором сидел. Хорьков плотнее
прижал ложу карабина к плечу, но руки продолжали трястись, мушка прыгала.
Хорьков снова выстрелил, еще и еще. Глухарь, взмахнув крыльями, скрылся за
вершинами соседних деревьев.
Долго следил Хорьков за удаляющейся птицей. Он еще стрелял по
вывернутым корням с пластами земли, напоминавшим какое-то животное, гонялся
за недавно оперившимися маленькими рябчиками, но тоже неудачно. От потери
крови Хорьков окончательно ослаб. Земля под ним потеряла устойчивость. Лес
катился то в одну, то в другую сторону. В ушах не прекращался звон. Хорьков
со страхом подумал, что ему уже никогда не вернуться к своим на перевал, и
пожалел, что не подложил им в костер побольше дров.
Внезапно пришла мысль о смерти. Но она не вызывала ни страха, ни
желания бороться против нее. Виктор Тимофеевич почему-то вдруг повернул
назад, бросился к водоразделу, бежал без цели, охваченный непонятным
чувством, никогда не испытанным до этого. В голове молнией мелькнула мысль:
только бы не потерять сознание, не упасть... Подошвы сапог липли к земле.
Ноги подламывались под тяжестью расслабленного, тела, он заспотыкался, рука,
выронив посох, еще пыталась ухватиться за лесину, но что-то помешало, он
налетел на пень - и ничего не осталось: ни боли, ни леса, ни желаний...
А над хребтом стыла прозрачная тишина. Под елью горел костер. Его
окружали трое молчавших путников:
- Сегодня подождем, может, вернется, а если совсем ушел - утром сожжем
материал и поползем к Селиткану, идти у меня уже нет ног, - сказала Татьяна
чужим голосом.
- Непременно пойдем, как-нибудь доберемся до реки, - ответил Борис.
- А я никуда не пойду, что хотите делайте! - сказал Абельдин, не
отрывая глаз от земли.
- Ты почему ягоду не ешь? - спросила Татьяна.
- Противна она мне... Мяса бы...
- Милый Абельдин, ты же знаешь, что мяса нет, не думай о нем. Завтра мы
спустимся к реке, сделаем плот и уплывем.
- Говорю, не пойду, ничего мне уже не надо. Если доберетесь до жилухи,
не пишите матери обо мне, пусть думает, что я вернусь.
- Ну перестань, что ты раскис! - И голос Татьяны дрогнул.
Она кое-как дотянулась до. Абельдина, хотела утешить его, но нежные
слова выпали из памяти. Девушка приложила ладонь к его голове и испуганно
отдернула руку: лоб у Абельдина был устрашающе горяч.