"Григорий Федосеев. Живые борются " - читать интересную книгу автора

свалим, да и птицы там много, - утешал Хорьков.
- Да, да, давайте идти, я чувствую, если еще посижу, то уж больше не
встану, - сказала, поднимаясь, Татьяна.
Собрав остатки сил, шаг за шагом стали подниматься. Крутые места брали
ползком, вытаскивая сообща Абельдина. Часто припадали к холодным камням с
единственным желанием забыться.
Путники выбрались наверх и оглянулись. Солнца не было. Погасла заря.
Только небо еще ярче голубело, обливая полусветом серые россыпи водораздела.
Все притихло в грустном ожидании ночи. Впереди, за ближайшими лиственницами,
лежало глубокое ущелье, до краев залитое густой синевой. Именно туда, на дно
этого мрачного подвала и вел отряд Хорьков. Но дня не хватило. Еще усилие,
еще час времени - и последние метры до кромки леса были преодолены на
четвереньках.
Теплая осенняя ночь. Глубокая синева звездного неба. Тишина. Тоскливый
крик проплыл в вершинах - это ночная сова пугала свою жертву. Хорьков с
трудом приподнялся, протер глаза, напряг память, силясь разгадать, где
находится и что за люди рядом в странных позах, точно сраженные бойцы на
поле битвы. Виктор Тимофеевич чиркнул спичкой. Бледный свет лег на
обезображенные лица спящих, и тотчас же перед ним всплыла горькая
действительность. Проснулся голод, но он уже не был таким мучительным, как
вчера, и Виктор Тимофеевич понял, что наступил роковой перелом. Мысли о
жизни уже не зажигали его, как прежде. Ему казалось, что эта остановка на
неизвестном водоразделе последняя. Хорьков хотел встать, но боль приковала
его к земле. Израненные ступни за ночь прилипли к окровавленным портянкам,
все присохло к сапогам, спеклось в одну колодку, и дальнейшее движение
вызывало нестерпимую боль.
Несколько минут Хорьков лежал без движения, отгоняя мрачные мысли. Ему
уже казалось бесполезным сопротивление. И все-таки было бы нелепым умереть
после всего, что пришлось вынести. Хорьков повернулся на живот, подтянул под
себя колени, приподнялся, но встать не хватило сил. Так и остался он на
четвереньках, опираясь худыми руками о землю. Несколько позже Хорьков
приподнялся и стал переставлять ноги, хватаясь исхудалыми руками за деревья,
чтобы не упасть. Он изредка наклонялся, подбирая сушник и складывая его в
кучу. И чем больше ходил, тем влажнее становились ступни, отмякли портянки,
и сквозь дыры в сапогах на примятую траву потекла теплая кровь. Боль
притупилась. Хорьков разжег костер, будить спящих не стал. Пищи все равно
уже не было, а без нее нельзя было сделать ни шагу. Между тем до цели
оставалось всего лишь три-четыре километра спуска.
У Абельдина был жар. Тяжелое дыхание прерывалось стоном. Борис,
свернувшись уродливым комочком, безуспешно боролся с холодом. Татьяна во сне
улыбалась. "Бедняжка, она, наверное, у себя дома. Спи, спи, придется ли тебе
еще когда-нибудь улыбаться? Хорошо, что мать не видит тебя сейчас. Как бы
она удивилась твоему морщинистому лицу, запятнанному мокрыми ожогами, -
подумал Виктор Тимофеевич. - Но ничего, потерпи, мать, ты еще увидишь ее,
непременно увидишь".
Но для этого нужны передышка и, самое главное, продукты. Где же их
взять? Решение пришло как-то сразу. Хорьков не торопясь вырвал из записной
книжки несколько листов бумажки, написал трясущейся рукой:
"Ждите, непременно вернусь".
И вдруг подумал: "А что, если обессилю, не смогу вернуться?" Порвав