"Григорий Федосеев. Живые борются " - читать интересную книгу автора

неожиданно. Хорьков встал, выпрямился и подошел к Абельдину.
- Вставай, попробуй ходить, - сказал он мягко, заметно волнуясь.
Тот умоляюще посмотрел на него и стал медленно приподниматься, опираясь
руками о толстые корни лиственницы. Он сделал попытку встать на ноги, но
вдруг завопил от боли и упал на землю.
- Вставай, говорю!.. - В голосе Хорькова теперь явно прозвучала угроза.
- Братцы, куда же мне идти, посмотрите! - И он, завалившись на спину,
поднял обезображенные ступни. - Как пойду?
- Сам бог видит, нести тебя некому и бросить не можем. Пойдешь с нами,
хоть на голых костях! Понял? Пропадать, так уж все вместе будем. Вставай!
- Нет, не могу, сжальтесь! Идите сами, я не буду в обиде...
Хорьков снял с себя телогрейку, вытащил из-за пояса нож, отсек от нее
рукав. Попросил Татьяну сшить покрепче их узкие концы.
- Вот, надевай, идти будет мягко, - сказал Хорьков, подавая Абельдину
ватные рукава.
- Никуда не пойду, понимаете, не могу!..
- Нет пойдешь! - И Виктор Тимофеевич, багровея, схватил карабин.
Щелкнул затвор. Холодное дуло уперлось в грудь парня. Все замерли, было
слышно, как где-то рядом четко отбивала последние минуты кукушка. Абельдин
чуточку отодвинулся, дико покосился на черное отверстие дула.
- Последний раз говорю: обувайся - или убью! Мне все равно отвечать что
перед законом, что перед совестью.
У Абельдина вдруг отвисла нижняя челюсть, глаза как-то неестественно
округлились, поднялись на Хорькова. Он еще плотнее прижался к корявому
стволу.
- Не могу... Убей... - произнес он, задыхаясь.
Хорьков отступил на шаг, встряхнул взлохмаченной головою, будто отгонял
от себя какую-то ненужную мысль. Медленно поднял приклад карабина к плечу и
потянул за спусковой крючок. Грохнул выстрел. Тяжелое эхо не спеша
расползлось по глухим закоулкам старого леса. Заорали испуганные кедровики,
и с углу поляны прошмыгнула чья-то тень. Пуля, пронзив край лиственницы, на
выходе вырвала щепу.
Виктор Тимофеевич выбросил пустую гильзу, заложил в дуло новый патрон,
перевел сухой взгляд на Абельдина. На бледном лице парня выступили крупные
капли пота. Руки, как плети, ненужно лежали вдоль тела. Увлажненные глаза
покорно смотрели на лежащие рядом рукава телогрейки.
- Обувайте его! - сказал Хорьков, обращаясь к Борису Полиенко.
Татьяна и Борис бережно обложили раны на ногах Абельдина зелеными
листьями, обмотали портянками и, не обращая внимания на душераздирающий крик
парня, обули его в ватные носки, помогли встать. Опухшие ноги не сгибались в
коленях, на ступни нельзя было опираться. Товарищи обняли его с двух сторон,
слившись воедино, тронулись с поляны. Хорьков задержался. Он долго смотрел
им вслед, нервно прикусывая нижнюю губу. Когда люди скрылись за первыми
рядами деревьев, он прислонился к корявому стволу простреленной лиственницы,
крепко обнял ее и зарыдал. Плакал молча, без слез.
Опустела поляна на каменистом перевале. Затух костер. Осиротела
горбатая лиственница, единственная свидетельница трагической сцены. Так и
остались нетронутыми ворох дров, корыто с водой, а кусочек цвелой лепешки
величиною со спичечную коробку Хорьков взял вместе с хариусом.
- Куда попала пуля? - с тревогой спросила Татьяна у Абельдина.