"Михаил Федотов "Богатый бедуин и Танька" (книга романтических рассказов)" - читать интересную книгу автора

укусов. "Бедуин на песке не оставляет следов", - подумал Ильин.
Утром небо заволокло. В Израиле летом не бывает дождей. Даже на море. И
пока небо очищалось и облака разорвало и понесло к другим странам, сторож
успел еще раз рассказать ему на арабском языке, которого Ильин совсем не
знал, свою жизнь. Даже показал документы, где на иврите и на арабском было
заполнено четыре строчки. 'Трое мальчиков и одна девочка". Ильин сначала
не понял, но сторож согнул указательный палец, показал на Ваську, поднял
вверх три пальца, а потом уже ничего не сгибал и поднял вверх еще один.
"Бент ахад", - сказал бедуин. Он вырыл из песка свой мешок муки и начал
готовить маклю. Сторож высыпал муку в жестяную банку, добавил туда соль и
налил воду из широкой зеленой цистерны. "Кема ве мелех, - сказал он. -
Кема бе аравит - тахин, ве мелех бе аравит -мелех". И начал замешивать
муку темными скрюченными пальцами. Между мизинцем и указательным пальцем
повис окурок дешевых и крепких сигарет "Адмирал Нельсон", и пепел на
окурке замер в замешательстве, не решаясь падать вниз, в "кема ве мелех".
Костер не разгорался, и Ильин послюнил палец, чтобы понять, откуда ветер,
но бедуин взял щепотку песка и пустил ее, как крупье, так что песок
распустил хвост и засеребрился к северу. Когда дрова прогорели, бедуин
разгреб угли в стороны, одним движением выровнял себе овальную площадку и
швырнул туда тесто. Тесто чмокнуло и улеглось. Тогда Мухамед прикрыл тесто
мелкими угольками, посыпал слоем золы, выложил поверх золы слой углей
покрупнее и из тонких лучин развел на угольках низкий огонь. По-видимому,
в этом таинстве обозначился перерыв, потому что Мухамед сел на корточки и
стал ждать. Время от времени он через слой золы и углей постукивал по
лепешке обструганной сосновой веточкой и прислушивался. Минут через
пятнадцать бедуин разгреб этот курганчик золы, около которого стояла
треснутая хохломская соломка Ильина, достал жуткого вида блин, бросил его
на другой бок и снова закопал. "Ба байт танур бразиль", - сказал он. Взял
жестянку и кусок фанеры, на которых он готовил, тщательно вытер их песком
и облил морской водой. С сигаретой "Адмирал Нельсон" он все еще не
расстался. Крохотный сигаретный ошметок плясал теперь на его нижней губе,
обжигая бедуину рот. Наконец Мухамед торжественно разрыл костер, достал
толстую черно-серую лепешку и начал постукивать по ней всеми пальцами, а
когда очистил ее от золы и углей, разорвал на части и подал один кусок
Ильину, а второй кусок, поменьше, счастливому слюнявому Ваське. Больше
всех макля нравилась Ваське, даже когда она не удавалась и под горелой
коркой был просто липкий ком непропеченного теста.
- Хорошая макля. Гуд макля. Макля тов, - сказал Ильин.
- Макля, - ответил степенно бедуин с очень удовлетворенным видом.
Ильин привстал, снова посмотрел на дорогу, и тут он понимает, что
все-таки это идет она. И жизнь переходит в другое измерение, без которого
Ильин не может, но которого он немного побаивается. Это идет она. Той
самой походкой, которая померещилась ему вчера. И еще семь лет назад, на
Карельском перешейке, в Сосново. И Ильину сразу остро начинает не хватать
обычного ленинградского леса, со мхом и подосиновиками. Чтобы было
понятно, что говорят вокруг тебя люди. И чужой окружающий пейзаж мешает
ему и душит. Она идет, отведя в сторону руку и наклонив набок голову. Как
школьница. На плече у нее синяя дорожная сумка, и Ильин стоит с куском
бедуинского хлеба и не двигается, пока она не подходит к нему вплотную и
не оглядывает каждого из них: Ильина, Мухамеда с желтыми кривыми зубами и