"Виктор Федотов. Высота (Сб. "Поединок" 1982) (про войну)" - читать интересную книгу автора

Кузнецов слыл самым опытным и надежным командиром орудия. Кузьменко знал о
нем почти все: не раз тот бывал с разведывательными группами во вражеском
тылу, потом, после ранения и госпиталя, стал артиллеристом - сначала
разведчиком, затем прекрасным наводчиком на "сорокапятке", командиром
расчета, со штурмовой группой первым ворвался в Севастополь, водрузил
знамя на вокзале, даже был представлен к Герою, но с Героем что-то не
вышло, получил орден Красного Знамени, а уже после Севастополя - две
Славы, а двумя медалями "За отвагу" был награжден еще до штурма. Словом,
Кузнецов в глазах Кузьменко был превосходным командиром расчета, и потому
отношение к нему было особое, чуть ли не дружеское. Пожав ему руку, комбат
сказал:
- Бурову надо помочь, Николай Иванович. Очень нуждается в твоей
помощи. С командиром взвода я уже говорил. Решили два орудия придать
батальону Бурова - твое и Корякина. Буров просил именно тебя прислать...
При имени Бурова Кузнецов чуть приметно улыбнулся: любил он этого
капитана, горячего, вспыльчивого, воюющего на совесть. С такой же
симпатией относился и Буров к Кузнецову. Раз как-то, помнится, попросил
капитан у командира артдивизиона два орудия для поддержки атаки батальона,
тот ему тут же, без оговорок, и выделил их. Но из другого взвода. Буров
закипел: "Да на кой черт мне твои эти две фукалки! Ты дай мне хоть одно
орудие вместо двух. Кузнецова мне дай, этого парня "питерского". Мы с ним
сработались давно, знаю, если встанет на позицию - не уйдет. И он меня
знает. А ты мне кота в мешке подсовываешь. Только Кузнецова дай, никого
больше не прошу!" И комдив уступил... Разговора этого Кузнецов не слышал,
друзья о нем передали... И вот теперь Буров вновь просил его орудие.
- Что там у Бурова? - спросил он у Кузьменко, стирая с лица улыбку.
- Тяжело ему. На высоте он со своим батальоном окопался. На этой, как
вы ее называете - "Сердце", что ли? Черт знает что за название. Вот,
гляди. - Кузьменко повернулся лицом к высоте, макушку ее отсекал жиденький
пласт тумана, хотя она и не была слишком высокой. - Там он, на другом
склоне зарылся. Бой ведет пока только с пехотой. Сообщает, танки
сосредоточиваются, немцы готовят мощную атаку. Сомнут. А там дальше, за
высотой, у них пеленгаторные и радиолокационные установки. Им к морю выход
нужен, вот и рвутся из окружения. Ошалели. Ничего не пожалеют. А на пути у
них - высота. И Буров.
- Ясно, товарищ старший лейтенант.
- Еще орудие Корякина пойдет. Подниметесь на высоту, выберете
позицию. Стоять надо, держать высоту. Во что бы то ни стало держать.
Комдив сказал, живые ли, павшие - Героями станете. Я уже отдал вашему
взводному все распоряжения. Вот только молод он у вас... Ну, одним словом,
все сам понимаешь, Николай Иванович, - главная надежда на тебя.
Кузнецов в свои неполные двадцать три года каждый раз стеснялся,
когда командир батареи называл его по имени-отчеству. Но с другой стороны,
это придавало уверенности, рождало чувство ответственности и за выполнение
задания, и за ребят из своего орудийного расчета. Как-никак, а именно ему,
никому другому, надо руководить ими в бою - еще не каждый из шести человек
понятен ему целиком и полностью, некоторые пришли совсем недавно. Вот
только наводчик Глазков - кремень, и глаз у него верный, точно фамилию ему
специально для такого дела дали. И силач редкий - их 76-миллиметровое
орудие один набок заваливает. С Глазковым Кузнецову повезло - наводчик он