"Алексей Федорович Федоров. Подпольный обком действует (Книга 2) " - читать интересную книгу автора

заметьте, с самого начала все шепотом и топотом.
Сперва мальчик спал. Я думал - мы его сон бережем. Но проснулся, и
жена продолжает по-прежнему. И, кроме того, торопит собирать постель. Я
раза два заговорил громко. Она руками замахала и сразу же задула лампу.
"В чем дело?" - спрашиваю. "А ты, - отвечает, - прислушайся и
посмотри в окно. У всех темно и тихо. Все боятся". - "Но ведь немцев в
селе нет". - "Немцев нет, так есть свои сволочи, вся дрянь собралась". И
только она это сказала, по улице с гиканьем на лошадях проскакала пьяная
компания. Матерятся, кому-то грозят.
"Кто такие?" Как начала мне жена перечислять, кто в селе панует, у
меня сразу прямо бешенство в голову ударило. Ну, представьте, Алексей
Федорович, был у нас Дробный Иван. Такая падаль, жалкий попрошайка и
пьяница. Все и забыли давно, что отец его когда-то приказчиком был у
помещика. Ходил этот Дробный в полусумасшедших. Ну, алкоголик самого
последнего разбора. Когда с похмелья и денег нет - он перед любым на
колени станет, чтобы трешницу выпросить. А теперь его боятся.
Появился откуда-то Санько. Этот в Чернигове в годы нэпа развернулся,
кожевенный заводик держал. А в последнее время работал счетоводом не то на
музыкальной фабрике, не то в облпромсовете, точно не помню. При встречах
со мной в городе такой был тихий.
Я прервал Громенко:
- Не знаю, чему ты удивляешься? Уж не воображал ли ты, что немцы
поручат управление сельскими делами нам с тобой. Ясно, что они всякую
сволочь собирают. Да и кто к ним, кроме сволочей, пойдет?
- Не в этом дело, Алексей Федорович. Я не о том хотел рассказать.
Меня что потрясло. Ведь у нас здесь в лесу продолжается советская жизнь, и
люди и отношения между ними - все советское. Я на несколько часов попал в
село, которое знаю и считаю родным. Я даже не встретился с этой поганью.
Одно лишь то, что всю ночь жена умоляла меня не говорить громко, не
шевелиться, младенцу рот зажимала, сама тряслась... А под утро стала
торопить - "уходи". Даже от этого, согласитесь, задохнуться можно. Перед
кем меня заставляют трястись? Перед самыми ничтожными и подлыми людьми.
Короче говоря, я получил реальное представление, что есть оккупация.
- Это правильно, - сказал я, - но все-таки не совсем понятно, о чем
ты хотел со мной посоветоваться.
- О том, Алексей Федорович, что реставрацию капиталистических
отношений мы ясно себе никогда не представляли. О том, что до войны в
школах наших, в комсомольских и партийных организациях, в литературе нашей
ненависть к капитализму прививали недостаточно. И тем самым к войне
готовили недостаточно. Я вот, например, бросать гранаты умею, воинский
устав знаю, противогаз изучил. Политически неграмотным меня считать тоже
нельзя. Читал я много, люблю читать. Но писатели наши воображения моего не
подтолкнули, ни в одной книге не показали, какой ужас эта реставрация
капитализма... Вот потому-то я и завел этот разговор с бойцами.
То, что рассказал мне Громенко, для меня уже не было новостью. Я и
сам по пути к отряду переболел этим. Правильно, нужно, конечно, нашим
людям не только умом, но и сердцем понять, что за "новый порядок" несут
немцы.
- И какой вывод вы сделали из сегодняшней политбеседы? - спросил я.
- Вывод такой, что жить при этой подлой системе невозможно. Надо