"Алексей Федорович Федоров. Подпольный обком действует (Книга 2) " - читать интересную книгу автора

В штабной землянке было жарко натоплено. Народу собралось много.
Кое-кто вынужден был сесть на пол. Я предложил товарищам снять верхнюю
одежду, что все и сделали. Не захотел раздеться только Бессараб, командир
одного из местных отрядов. Это, впрочем, осуществить было бы ему нелегко.
Уж слишком много амуниции на нем висело: два пистолета, несколько ручных
гранат на поясе, полевая сумка, бинокль, компас и столько ремней, что надо
было диву даться, как он в них не запутается.
Степан Феофанович Бессараб - плотный мужчина лет сорока - был перед
войной председателем колхоза. Он даже занимал короткое время должность
председателя районного исполкома. Но с работой не справился. Однако
человек он был в этих краях очень известный и по-своему авторитетный.
Широко знали его еще потому, что в дни коллективизации, когда он был
председателем сельсовета, какой-то кулак покушался на его жизнь. Выстрелил
в окно и ранил Бессараба в голову.
Бессараб, был тяжел на подъем. Он предпочитал не Двигаться, не
говорить. Когда же обстоятельства принуждали его сказать ту или иную
фразу, он неизменно начинал с того, что откашливался, хмыкал, а потом
произносил два ничего не означавших слова: "ватого-етаго". И после совал
эти слова вместе или врозь в начало, в середину или в конец фразы. Так
что, когда вспоминали о нем, многим даже раньше фамилии приходили на
память эти слова "ватого-етаго".
- Гм, ватого-етаго, я, пожалуй, раздеваться не буду. Я, ватого,
болею. Боюсь, етаго, простудиться...
Но, говоря о Бессарабе, необходимо помнить и то, что он пришел к нам
добровольно, сам вызвался остаться. И народ из колхоза за ним последовал,
признал его своим командиром. Он был, безусловно, предан советской власти.
Почти все из тех, кого я встретил на совещании, раньше чем стать
партизанскими командирами и членами обкома, побывали у меня в Чернигове. Я
уже писал о переменах во внешности и манерах Попудренко. Переоделись,
переменились и все остальные.
О переменах в характерах говорить еще рано. Однако новый внешний
облик отражал как-то и душевное состояние товарищей. В одежде, амуниции,
точнее - в манере носить ватники, шапки, пистолеты видно было, каким
товарищ хочет быть партизаном.
Заломленная папаха Попудренко, борода и коллекция ремней Бессараба,
усы Федорова, белая полоска над воротничком на военной гимнастерке
Балабая, нарочитая грубость речи у деликатнейшего человека - секретаря
Холменского райкома Курочки, - все это выглядело несколько демонстративно,
как всегда у начинающих.
Да, мы были начинающими партизанами и подпольщиками.
Первоклассниками. В большинстве своем люди, немало поработавшие, уже
определившие свое место в жизни, мы вдруг оказались в лесу, в землянке,
окруженные вражескими войсками...
Я обратил внимание на агронома, а теперь командира взвода Громенко.
Он выглядел так же, как в Чернигове на каком-нибудь заседании. Он там
работал в облземотделе, и теперь ничто не переменилось в его внешности.
Это мне показалось еще более нарочитым, чем борода Бессараба. Я задал ему
обычный вопрос:
- Как дела?
Он охотно, радуясь вниманию, ответил: