"Полина Федорова. Восхитительный куш " - читать интересную книгу автора

произнес Тауберг. Его обычно свинцового цвета глаза лучились голубизной, и
случалось сие лишь в двух случаях: когда ярко светило солнце и когда Иван
Федорович был во хмелю.
Голицын отнял руки от лица и зло посмотрел на майора.
- Извольте.
Перо и чернила стояли на отдельном столике. Кто-то услужливо подал их
князю.
- Я напишу расписку, а потом мы продолжим. Не так ли? - спросил
Голицын, берясь за перо.
Тауберг неопределенно пожал плечами, налил себе полный бокал
шампанского и выпил его одним махом. Глаза его приобрели совершенно
прозрачный голубой цвет.
- Извольте, майор, - подал князь Таубергу расписку. - Итак, кто
банкует?
- Никто, - спокойно ответил Иван Федорович. - Я не желаю более играть.
- Но вы должны дать мне возможность отыграться.
- Я вам ничего не должен, - сухо примолвил Тауберг.
- И все же я настаиваю...
- Да на здоровье.
- Ваш ответ граничите оскорблением, майор Вы не на полковой вечеринке.
Я ставлю на кон сто тысяч.
- У вас нет при себе денег, князь, а в долг я не играю.
За ломберным столом повисла тяжелая тишина. Князь Голицын хмурил черные
брови и прожигал Тауберга взглядом. Иван Федорович, напротив, смотрел на
Голицына безмятежно, и на губах его играла легкая насмешливая улыбка.
- Хорошо, майор, - произнес наконец князь, скрипнув зубами. - Есть у
меня для вас один куш...

2

Проживал майор Тауберг в собственном доме на Малой Ордынке, что в
Пятницкой части Земляного города, перешедшем к нему по наследству от
покойной матушки. Усадебка была небольшой: одноэтажный деревянный дом в пять
окон по фасаду с неизменным мезонином, крохотный яблоневый сад, цветочная
клумба, флигелек - вот, собственно, и все. Чудом уцелев после нашествия
наполеоновского, скромная обитель сия была весьма дорога сердцу Ивана
Федоровича. Все здесь было обустроено по его желанию и разумению. И
небольшая зальца-гостиная, более похожая на диванную, и кабинет с солидным
бюро красного дерева и коваными подставками для многочисленных курительных
трубок. И библиотека с потрепанными томами Плутарха, Вергилия, Вольтера -
увлечениями наивного отрочества и шаловливой юности. От немногочисленной
прислуги требовал Иван Федорович только одного - чистоты и порядка, ибо
каждая вещь в доме имела свое собственное, раз и навсегда установленное
место.
Возможно, более всего Иван Тауберг любил этот дом за то, что он не
менялся. Совсем рядом, за окнами, гремела война, пылала первопрестольная,
но, когда Иван ступил на его крыльцо спустя год после освобождения Москвы,
родные пенаты встретили его ласковым печным теплом, уютом старого
вольтеровского кресла, привычным скрипом дверей и стоном ступенек. А в
зеркалах с потускневшей амальгамой затаились, как в памяти, отражения