"Юрий Федоров. Борис Годунов (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

Иов, помедлив, начал вновь:
- Государь...
Державшие крест руки Иова ходили ходуном. Боязно было и патриарху.
В царской спаленке душно, постный запах ладана перехватывает дыхание.
Оконце бы растворить, впустить чистого морозного воздуха, но не велено.
У низкого царского ложа, на кошме, вытянувшись в струну, любимица
Федора - большая белая борзая. Узкую морду положила на лапы, и в глазах
огоньки свечей. Разевает пасть борзая, тонкий алый язык свивается в кольцо.
Борзая еще глубже прячет морду, шерсть топорщится у нее на загривке. Может,
не доверяет людям, стоящим у царского ложа? Может, боится их? Может, опасное
чует?
Патриарх шептал молитву.
Со стены на Иова смотрели иконные лики древнего письма. Прямые узкие
носы, распахнутые глаза. В них скорбь и мука. Многому свидетели были
древние, черные доски, многое свершилось перед ними. И рождения были, и
смерти - все пронеслось в быстротекущей жизни, а они все глядят молча. А что
поведать могут доски? Человек лишь един наделен глаголом.
Вдруг малая жилка на виске государя дрогнула сильнее, как если бы кровь
бросилась ему в голову. Губы Федора Иоанновича разомкнулись.
- Во всем царстве и в вас волен бог, - сказал государь, уставив
невидящие глаза на патриарха.
Иов склонился ниже, дабы разобрать слова.
- Как богу угодно, - продолжил Федор Иоаннович, слабо шевеля губами, -
так и будет. И в царице моей бог волен, как ей жить...
Жилка на виске царя опала.
Иов медлил, согнувшись, над ложем, словно ожидая, что царь заговорит
еще, хотя понял - устам Федора Иоанновича никогда не разомкнуться.
Душа Иова содрогнулась.
Патриарх выпрямился, и царица Ирина, взглянув ему в лицо, страшно
закричала. Упала головой вперед.
Больной, задушенный голос царицы подхватили в соседней палате, потом
дальше, дальше, так, что стоны и вопли пошли и пошли гулять по
многочисленным лестницам и лесенкам, переходам и переходикам старого дворца.
Бились в стены, в окна, в низкие своды палат, пугая, еще и еще раз говоря
всем и каждому - хрупок и немощен человек и коротки его дни.
Борзая с пронзительным, стонущим визгом вскочила с кошмы, метнулась к
Федору, отпрянула назад, уткнулась в колени царицы. И вдруг повернулась к
людям. В глазах вспыхнула ярость. Зарычала борзая, оглядывая стоящих в
палате, будто говоря: "Царицу я не отдам". Прильнула к Ирине.
Иов протянул невесомую руку и опустил веки Федора Иоанновича.
Двери царской спаленки бесшумно распались, в палату вступили бояре.
Косолапя, настороженно косясь на бьющуюся у царского ложа Ирину, вошел Федор
Никитич Романов. Рыхлые щеки боярина подпирал шитый жемчугом воротник.
Топырился на затылке. За плечами у Федора Никитича теснились дядья и братья.
Боярин встал на колени, прижался лбом к дубовым половицам.
В спаленку вступил дородный, не в обхват, князь Федор Иванович
Мстиславский и тоже повалился снопом.
В дверях, плечом к плечу, стояли Шуйские. Торчащие бороды, разинутые
рты, и дальше, дальше, вниз по лесенкам, все тоже бороды, разинутые рты,
расширенные глаза.