"Юрий Федоров. Борис Годунов (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

- Что там? Ну?
Царица сквозь рыдания отчетливо сказала:
- Я вдовица бесчадная, мною корень царский пресекается. - Дальше слов
разобрать было нельзя: захлебнулась в слезах.
Свеча в руках царя, сложенных на груди, то вспыхивала ярко, то
пригасала, и тени от пламени метались по стенам.
Борзая рычала, скалила зубы.
Тесня друг друга, бояре напирали.
На лесенке, возле спальни, плакал шутенок царский, хлюпал носом.
Шутенок в полтора аршина ростом, лицо старческое. Видать, придавили в
тесноте или пнул кто в зад. На него шикали. И всё тянули головы, тянули,
стараясь разглядеть - что там, в царевых покоях?
Голос Иова доносился едва слышно:
- Чтобы не оставила нас, сирот, до конца. Была бы на государстве...
- Что, что он сказал? - переспросил глуховатый казанский воевода, в
спешке прискакавший в Москву.
Как же, сейчас на Москве вершились большие дела. Надо было поспешать.
Зашеина у воеводы медвежья, плечи крутые. Локтями отталкивал соседей. Лез
вперед. Воевода знал: в такие дни следует жаться поближе к трону. А то,
гляди, другие забегут наперед.
- А? - во второй раз, с придыханием, переспросил он. - Что сказал-то
Иов?
Ему ответили:
- К присяге приводит царице.
- Царице? - воевода забеспокоился, глаза забегали. - Как это?
- Молчи, - зло сказал кто-то из верхних.
Воевода угнул голову. Унял пыл. Знал и такое: не откусывай больше, чем
проглотить можешь, - кусок застрянет поперек глотки.
Федор Никитич, упираясь руками в пол, поднял голову и увидел стоящего
за царским ложем, подле слепенького окна, правителя Бориса Федоровича. Тот,
не мигая, смотрел на Романова. Глаза правителя не то пугали, не то
предупреждали. И первому, и второму было ведомо: сойдутся их дорожки и
кто-то должен будет уступить. А уступать ни тому, ни другому не хотелось.
"Так, так, - соображал Федор Никитич, клонясь долу, - значит, оговорено
у них с Иовом. Присягу вишь царице, вдове, произнес патриарх-то... Быстро
скумекали. Быстро..."
На презрительном желтом лице боярина проступила гневная краска.
Дрогнули щеки, но и он сжал зубы и окаменел лицом.
Мстиславский Федор Иванович наморщил лоб, задумался. Но ни тот, ни
другой не разомкнули уст. Оно и понятно: в такую минуту, когда все шатко,
валко и не ясно еще, кому на высокий трон, а кому в ссылку, в
безвестность, - каждое слово имеет особый смысл и произнести его страшно.
Федор Иванович катнул на скулах желваки. Зло волной ударило ему в
голову. Боярин засопел, утопил тяжелый подбородок в широком воротнике.
Шуйский Василий Иванович хотел взгляд Федора Ивановича перехватить, но
так и не разглядел глаз. Насупился боярин Федор, глаза завесил бровями, и
что там, за веками, не угадать.
Молчали бояре, а в каждой голове свои мысли, думки путаные. И по тайным
тропочкам бежали те мысли, петляли, от поворота к повороту, обгоняли одна
другую. О царской короне думали бояре.