"Федерико Феллини. Джульетта " - читать интересную книгу автора

Поднялся ужасный скандал. Вызвали карабинеров. Сестра наставница
прямо на сцене лишилась чувств. Некоторые монахини, встав на колени,
молились, девочки плакали. Светопреставление! Но тут высоченный, худющий
синьор с рыжей бородой вдруг громко закричал из партера:
- Профессор Де Филиппис, ради Бога, прекратите!
Это был директор гимназии, в которой мой Дедушка преподавал итальянский
язык. Де Филиппис - фамилия Деда. Вероятно, эта история, перед которой
произошла и другая, еще более скандальная, когда он сбежал со своей
шансонеткой, послужила причиной того, что специальным указом ему было
запрещено преподавать в школах королевства.
Еретик, неверующий, махровый антиклерикал, бродяга, анархист,
сумасшедший...
Так всегда называли моего Деда и дома, и везде. Однажды даже епископ
нашего городка с амвона объявил его аморальным типом, представляющим
опасность для окружающих и для самого себя.
Что ж! Наверное, так оно и было
Прошло столько лет, а мои воспоминания остались неизменными. Я никогда
не знала точно, что думать о нем. Могу только сказать, что в детстве, то ли
из-за истории с решеткой (ведь он лишил меня возможности увидеть
спрятавшегося за ставнями Бога!), то ли потому, что вся наша семья
относилась к нему с подозрением и сурово его осуждала, я долго считала, что
Дед вполне мог быть даже дьяволом или, по крайней мере, его близким другом.
А как он смотрел на меня, как посмеивался и дразнил... Даже его
замечательные небесно-голубые глаза не могли внести мир в мою душу.
В тех редких случаях, когда мне доводилось встречаться с ним или
навещать его дома я чувствовала себя неуютно, не могла понять, шутит он или
говорит всерьез, любит меня или насмехается надо мной... Что еще я помню о
нем? Однажды он повел меня смотреть аэропланы, и на продуваемом ветром поле
мы увидели монгольфьер. Дед был другом всех пилотов и хотел прокатить меня
по небу, но я так разревелась, что он отказался от своей затеи и сказал, что
я просто трусиха.
Особенно подозрительной всем казалась легкость, с какой он умел
сближаться с самыми разными людьми, независимо от их социального положения и
нравов. Никогда прежде не встречавшиеся с ним люди самых разнообразных
профессий или рода занятий становились его ближайшими друзьями на недели,
дни или хотя бы на несколько часов. По полдня он moi вести бесконечные
разговоры с незнакомцами; целые вечера, целые ночи слушать рассказы самых
странных и неожиданных людей. Он приходил от них в восторг, каждый раз
расписывал их дома так, словно открыл невесть кого. Или исчезал, а потом
становилось известно, что он где-то бродяжничал, совершал дальние
путешествия в вагонах третьего класса, спал и ел где и что придется. Но ему
это нравилось, и, возвращаясь домой радостный и счастливый, он рассказывал,
какие поразительные вещи видел, с какими опять-таки поразительными людьми
неведомо где познакомился...
Когда история с певичкой закончилась так, как она и должна была
закончиться, домой мой Дед практически не вернулся. Жил один, часто
переезжая с квартиры на квартиру - это были маленькие квартирки в старых
домах, а то и вовсе меблированные комнаты. Внезапно он появлялся у нас к
обеду или к ужину как ни в чем не бывало, словно был приглашен,
потом уходил, и долго о нем не было ни слуху ни духу. Но никогда он не