"Федерико Феллини. Джульетта " - читать интересную книгу автора

ртом и громко храпела, а я все думала, почему появление Олафа нагнало на
меня такой страх.
Страх и неуверенность в себе.
В конце концов я участвовала в спиритическом сеансе не впервые и даже в
силу своих естественных склонностей освоилась с теми качествами, которые
обычно называют медиумическими способностями.
Еще в детстве, например, стоило мне закрыть глаза, как перед моим
внутренним взором появлялись чудесные пейзажи или лица незнакомых людей, да
такие отчетливые, что казалось, я могу дотронуться до них рукой или
заговорить с ними. Однажды- мне тогда было лет тринадцать,- обследуя с
подружкой школьный чердак, я увидела своего Деда: он появился в роящейся в
луче света пыли и хитро, с заговорщическим видом подмигнул мне. Хоть я
знала, что уже несколько лет как Дедушка умер, его появление меня не
испугало, только сердце забилось сильнее, а когда он исчез, осталось чувство
какой-то щемящей нежности.
Так почему же меня так потрясла ухмыляющаяся рожица Олафа среди узоров
ковра?
И вдруг я поняла. Меня охватил леденящий страх, я вскрикнула и
вцепилась в руку мужа, который так резко затормозил, что мы чуть не полетели
в кювет.
- Что с тобой, глупая? Что случилось?
Я вся дрожала, зубы у меня стучали. Промямлив что-то, я извинилась, но
что случилось, не сказала. Остаток пути я просидела молча, глядя не мигая на
бежавшую навстречу освещенную светом фар дорогу, которая то проваливалась
вниз, то вздымалась, словно морские волны. За моей спиной хныкал Кьерикетта,
стукнувшийся о спинку моего сиденья, а Ливия проснулась и пьяненьким голосом
стала декламировать свои последние стихи.
Только позднее, в постели, в нашем затихшем среди огромной сосновой
рощи домике, я осмелилась заговорить с мужем.
- Знаешь, почему я закричала? - прошептала я, однако муж уже спал,
продолжать было ни к чему, и я погасила свет. Но от темноты у меня
перехватило дыхание и, нащупав под простыней его ладонь, я ухватилась за нее
обеими руками.
Это соприкосновение и ровное дыхание мужа меня постепенно успокоили, и
я тоже заснула.
Олаф поразительно походил на нотариуса! Может, это был он? То же лицо
цвета ржавчины, тот же ехидный взгляд, искривленные губы.
Это леденящее душу воспоминание о нотариусе и исторгло тогда у меня
крик ужаса; вот почему я так отчаянно вцепилась в руку мужа.
Никогда в жизни мне не забыть мрачную большую комнату с горящими даже
днем электрическими лампочками и забитую от пола до потолка всякими
бумагами; мою мать в траурном облачении с черной вуалью, скрывавшей ее лицо.
А за большим, монументальным столом, утонув в кресле, похожем на трон
колдуньи из сказок о Белоснежке, сидел нотариус. Он вытянул шею по
направлению ко мне и сказал:
- Дорогая деточка, настала пора узнать тебе кое-что о твоем папе. Этот
образцовый гражданин, любящий и преданный супруг твоей матери, отважный
фашист, благородный незабвенный друг, оставивший нас всех в безутешном
горе... не был твоим отцом.
Мне было двенадцать лет. Вот так я узнала, что синьор в черной рубашке