"Федерико Феллини. Делать фильм " - читать интересную книгу автора

может быть, сделаю фильм о крестьянах Романьи - этакий вестерн, но без
стрельбы - и назову его "Ошадламадона". Это ругательство, но звучит ведь оно
не хуже, чем "Расемон".
Некий Нази любил приговаривать: "Могу, приказываю и хочу". У этого
Нази, похожего на одну из масок народной романьольской комедии, были
искалечены обе ноги, так как он, решив однажды спилить дерево, уселся на сук
не с той стороны, с какой следовало. Занимался он посредничеством при
продаже скота. Из-за своих переломанных ног Нази передвигался неуклюже, как
лягушка. Идет вот так, раскорякой, и кричит: "Могу, приказываю и хочу!"
Однажды он вынул сигарету изо рта Теодорани - типа, который всегда носил
фашистскую форму и начищенные до блеска сапоги, а кончики своих усищ
намазывал мылом, чтобы они торчали, как пики,- и сказал: "Ты уже накурился,
хватит. Теперь покурит Нази".
Когда я вспоминаю Гамбеттолу, карлицу-монахиню, всех этих греющихся у
огня горбунов и сидящих на лавках хромых и калек, у меня всегда встает перед
глазами Иероним Босх.
Проходили через Гамбеттолу и цыгане, и угольщики, направлявшиеся в горы
Абруццо. Иногда вечером, под страшный рев и визг чуявших опасность животных,
в деревню въезжал фургон, над крышей которого поднимался дым. Видны были
искры, языки пламени. В черном плаще и старой потрепанной шляпе проходил по
широкой дороге человек, занимавшийся холощением свиней. Свиньи, чуя его
приближение, начинали испуганно хрюкать. Этот тип успевал переспать со всеми
местными девушками. Однажды от него забеременела деревенская дурочка, и все
решили, что ее младенец - дьявольское отродье. Отсюда тема для эпизода
"Чудо" в фильме Росселлини. И душевное волнение, побудившее меня взяться за
фильм "Дорога", тоже отсюда.
В деревне - это связано все с теми же цыганами - я часто слышал
разговоры о каких-то приворотных зельях, колдовских чарах. Одна женщина,
синьора Анджелина, ходившая по домам шить тюфяки (нужно бы посвятить целую
главу этим ремеслам: точильщику с его станком, измазанному сажей
трубочисту - грозе прислуги), так вот, синьора Анджелина три дня работала в
доме у бабушки, где ее и кормили. Когда она, наклонясь, пришивала к тюфяку
ватные шарики, я заметил висевшую у нее на шее ладанку - маленькую такую
стеклянную коробочку, в которой виднелась прядка волос. "Что это?" - спросил
я. "Вот тут мои волосы,- ответила она,- а тут - ус моего жениха. Ночью
отстригла, когда он спал. Жених уехал на заработки в Триест, но теперь все
равно будет привязан ко мне навсегда".
Какой-то старик с базарчика у Мареккьи мог наводить порчу на кур и овец
или заговаривать их от дурного глаза.
А жена одного железнодорожника "впадала в транс". Она неплохо
подрабатывала исцелением больных. Как-то я, затесавшись в группу стариков и
старух, которые явились к ней на "консультацию", пробрался к самым дверям ее
убогой гостиной; там я увидел сидевшую на стуле старушку с обрызганным водой
лицом; она напряженно выгибала спину и говорила какому-то человеку, которого
я не мог разглядеть: "С этой женщиной тебе не совладать, ты должен от нее
отказаться". Сказав несколько слов, старушка начинала жалобно стонать. Потом
из комнаты, пытаясь скрыть свое волнение, вышел здоровенный дядя. Он надел
шляпу, но так и остался стоять на лестнице, рассчитывая, возможно, собраться
с духом и вернуться в комнату за другим предсказанием. Слышал я еще всякие
истории о домах с привидениями. Вилла, в которой жил мой друг Марио