"Эдна Фербер. Вот тако-о-ой! " - читать интересную книгу автора

Когда-то он носил название Новой Голландии. Население там состояло сплошь из
огородников-фермеров, выходцев из Голландии либо их потомков. Селина слышала
рассказы о деревянных башмаках, в которых они бродили по сырой почве, о
краснолицем, всегда по уши в работе, Корнелиусе Вандербильте, который и не
подозревал о существовании в Нью-Йорке своего знатного родственника, о
флегматичных трудолюбивых фермерах-переселенцах и их низеньких с множеством
окошек домиках, выстроенных наподобие домов в Северных Нидерландах. Многие
из этих переселенцев прибыли сюда из города Шоорля или окрестных мест.
Другие - из низин вокруг Амстердама, Селина рисовала в своем воображении
места, где ей предстояло жить, людей, там живущих, и ей все это казалось
похожим на прелестную сказку Ирвинга о пещере Сна, сказку, которую они с
Юлией читали и перечитывали в те вечера, когда Юлии удавалось ускользнуть от
материнского надзора и нарушить вердикт о прекращении знакомства с Селиной.
Селина представляла себе золотистые нивы, мягко освещенные солнцем, хороводы
и пляски, розовощеких дочерей фермеров, вкусные, рассыпчатые пироги, диких
уток, изумительные паштеты из тыквы. Она от души жалела бедную Юлию, которая
оставалась в сером, скучном, обыкновенном Чикаго.
Последняя неделя октября застала ее уже в дороге, в тележке Клааса
Пуля, в которой он возил па рынок в Чикаго свои овощи. Селина восседала
рядом с ним на высоком сиденье, и так они тряслись по длинной Гельстедской
дороге навстречу позднему октябрьскому закату. Степные просторы вблизи
Чикаго не превратились еще тогда в нагромождение заводов с их дымящимися
трубами, доменными печами, кучами шлака; не напоминали, как в наши дни,
рисунков Пеннеля. В этот ясный осенний день прерия расстилалась вокруг
Селины в сиянии последних лучей октябрьского солнца, а туман над озером
казался вуалью, наброшенной на золото. Миля за милей все тянулись огороды с
грядами красной, как бургундское вино, капусты, зеленой капусты, резко
выделяющейся на черной земле. Между теми и другими - золотые пятна ржи, как
кусочки солнечного сияния. На горизонте изредка мелькала полоса лесов в
последней бронзе и пурпуре дубов и кленов. Все это жадно вбирали в себя
глаза Селины, и вдруг она по-детски захлопала в ладоши в порыве восхищения:
- О, мистер Пуль, - воскликнула она, - мистер Пуль, как здесь красиво!
Клаас Пуль гнал двух своих лошадей по грязной Гельстедской дороге,
глядя прямо перед собой. Его мозг не был из тех, что работают быстро, а
результат работы мозга передавался остальным частям его организма тоже
довольно медленно. На круглом красном лице с золотистой щетиной на щеках и
подбородке выделялись ярко-синие глаза. Круглая голова сидела низко и прочно
между широких плеч, так что, когда эта голова начинала медленно
поворачиваться, казалось, что вот-вот послышится скрип. Он, не торопясь,
обернулся к Селине, перевел взгляд на ее камееподобное лицо с блестевшими
радостью глазами и некоторое время рассматривал ее с некоторым недоумением.
Селина испытывала возбуждение, вроде того, какое испытывала перед началом
спектакля в театре, и страх перед неведомым смешивался в ее душе с радостным
ожиданием. В пальто и капоре, с пледом на коленях (октябрь все же давал себя
знать), она терпеливо ожидала ответа и, вся розовая, сиявшая улыбкой,
казалась почти красивой.
- Красиво? - повторил, как эхо, Клаас, вопросительно и с недоумением. -
Что же красиво?
Руки Селины выскользнули из-под платка. Она повела ими кругом, указывая
на пламеневшее золотом и розами небо, и туман над озером, и мелькавшие вдоль