"Эдна Фербер. Вот тако-о-ой! " - читать интересную книгу автора

дороги поля.
- Это! Ведь это - капуста!
- А разве капуста не красива?
Тут Селина увидела любопытное зрелище: как постепенно задергались
широкие ноздри, толстые губы, затряслись могучие плечи, затрясся весь Клаас
Пуль в немом хохоте тяжеловесного голландского веселья.
- Капуста красива! - Его круглые голубые глаза неподвижно уставились на
Селину. - Капуста красива! - Беззвучный хохот усиливался и перешел в
какой-то хрип Клааса Пуля не легко было остановить, если уж он вышел из
своей неподвижности. Он снова и снова начинал: - Капуста... - и принимался
хохотать. Наконец он повернулся к лошадям и погнал дальше, но голову часто
поворачивал в сторону Селины в том же порядке, что и раньше, то есть сначала
голову, затем глаза. И Селина все время видела его правый глаз и круглую
красную щеку с золотой щетиной.
Селина смеялась тоже, хотя и пыталась отстаивать свое мнение.
- Но ведь она и вправду прелестна! - настаивала она. - Она - как
изумруд и бургундское вино. Нет, как хризопраз и порфир. Все эти поля
капусты, колосьев и свеклы вместе напоминают персидскую мозаику.
Конечно, нелепо новой школьной учительнице вести такого рода беседу с
голландским фермером погоняющим своих кляч по грязной дороге в Ай-Прери. Но
не забывайте, что Селина в свои семнадцать лет читала Байрона.
Клаас Пуль ничего не знал о хризопразах и порфире, о Байроне и нефрите.
Но капуста, красная и белая, была ему хорошо известна, начиная с семян и
кончая квашеной капустой. Ему были отлично известны все ее сорта, так как он
их выращивал. Но что они - нечто прекрасное, что цвет их напоминает цвет
драгоценных камней, что они покрывают поле наподобие персидского ковра, -
это никогда не приходило ему в голову. Какое дело было до всего этого
грубому, всю жизнь копавшемуся в земле, надрывавшемуся за работой
голландскому фермеру?
Лошади бежали дружно, и цель путешествия уже была близка.
Время от времени Клаас бормотал еще: "Капуста... капуста красива", но
Селина не обижалась. В такой день, как сегодня, ее ничто не могло огорчить.
Ведь несмотря на недавно пережитое горе, на одиночество, на жуткую мысль,
что едет она к совсем чужим, и неизвестно, как встретят ее новая жизнь и
новые люди, что-то в ней ликовало и стремилось навстречу этому новому. Она
сделала почти революционный шаг с точки зрения людей, подобных ее родне в
Вермонте. От них она отошла навсегда. Но она была молода, обладала
прекрасным здоровьем, испытывала большое любопытство к жизни, которое она
унаследовала от отца и которое не утратила до конца жизни. Сколько раз из-за
этой черты характера она оказывалась загнанной в такие углы, забредала в
такие тупики, откуда, казалось, нет выхода, и хочется бежать, отряхнув прах
со своих ног. Но красная и зеленая капуста всегда оставалась для нее похожей
на хризопразы и порфир. Жизнь безоружна против таких женщин, как Селина.
Итак, она была радужно настроена, несмотря ни на что, и поглядывала то
на равнинную прерию, расстилавшуюся вокруг, то на молчаливого своего
возницу. Ей, с ее живой общительной натурой, была неприятна молчаливость
Клааса. Но это не могло нарушить ее радостного возбуждения.
Клаас Пуль был директором школы. Ей предстояло жить у него в доме.
Может быть, ей следовало бы быть серьезнее и не болтать о капусте? Она
обернулась к нему и попыталась принять серьезный вид солидной учительницы,