"Маседонио Фернандес. Танталиада" - читать интересную книгу автора

- Да ничего.
Наутро они простились, но испуг остался. Осталось и облегчение обоих,
что больше они не зависят от жизни и смерти какого-то ростка, да еще наш
обычный страх перед непоправимостью сделанного шага, перед собственноручно
созданной невозможностью. Как сейчас, когда уже больше не узнать, жив ли
еще и где он теперь, тот росток, бывший подарком любви.


Сцена третья. Истязатель клевера

"Из-за тысячи бед и причин я не знаю радостей мысли, творчества,
страсти, которыми живет все вокруг. Я оглох, а ведь музыка была счастьем
моей жизни. Ослабел до того, что долгие прогулки для меня теперь
невозможны. И так чего ни коснись...
Я выбрал этот кустик клевера для Истязаний, выбрал из многих. Бедный ты
мой избранник! Посмотрим, смогу ли я создать для тебя мир беспросветной
Муки. Дойдут ли твои Безгрешность и Боль до таких пределов, что это
взорвет Мир, взорвет Вселенную и кто-то возопит о Небытии, станет умолять
о Небытии, о полном Прекращении для себя и всех прочих, ведь мир устроен
так, что отдельной смерти в нем нет либо гибель Всего, либо неисчерпаемая
вечность для всех... Единственное постижимое уму прекращение это
прекращение Всего. Мысль, что кто-то чувствующий вдруг перестанет
чувствовать, оставив после себя, прекратившего существовать, ту же
неизменную реальность, нет, это невозможно, это не умещается в голове.
Избранный из миллионов, ты будешь, будешь существовать на свете только
ради Муки! Пока еще не пора. Но завтра я стану благодаря тебе настоящим
художником Мучений!
Последние три дня, шестьдесят-семьдесят часов подряд, дул ровный летний
ветер с отклонением разве что на градус-другой, не больше. Дул и дул в
одном и том же направлении, с одними и теми же микроскопическими
колебаниями, одними и теми же микроскопическими различиями в направлении и
в колебаниях. Дверь дома между перилами крыльца и придвинутым, чтобы
сократить размах, стулом колотилась, не переставая. Не переставая,
колотилась под ветром и рама окна. И все эти шестьдесят-семьдесят часов
дверь и рама минута за минутой уступали ровному нажиму ветра, а вместе с
ними застыв или покачиваясь в кресле, я сам.
Наверное, тогда я и сказал себе: вот она, истинная Вечность.
Наверное, ради этого я на них и смотрел, ради этой находки, этой смеси
пресыщенности, бесчувственности и бесцельности, этого переплетения боли,
удовольствия, жестокости, доброты, всего на свете, во мне и зародилась
тогда мысль стать мучителем клевера.
Попробуем, повторял я себе, попробуем, отказавшись от мысли о новой
любви, предаться пыткам самого слабого и беззащитного существа в мире,
самой хрупкой и ранимой из форм жизни: сделаться мучителем этого кустика.
Бедный, он избран среди тысяч ему подобных, чтобы оттачивать на нем
изобретательность и упорство инквизитора. Когда-то я хотел сделать росток
клевера счастливым. Но меня вынудили отказаться от этой мечты, оторвать
избранника от себя, спрятать его среди других. С той минуты маятник моей
извращенной и смертоносной воли качнулся в другую сторону, разом
обратившись к противоположному к жажде зла. Тут у меня и блеснула мысль: