"Лион Фейхтвангер. Сыновья ("Josephus" #2)" - читать интересную книгу автора

пользования тем домом, в котором Веспасиан жил когда-то сам. Да, на первый
взгляд кажется, что римский император Веспасиан уплатил еврейскому
государственному деятелю, генералу и писателю Иосифу бен Маттафию весь
свой долг до последнего сестерция. И все-таки теперь, когда Иосиф сводит
счеты с умирающим, его взгляд мрачен, его худое лицо фанатика полно
ненависти. Он приподнимает привешенный у пояса золотой письменный прибор -
подарок наследного принца Тита, машинально постукивает им о деревянный
стол. Император унижал его все вновь и вновь особенным, очень мучительным
способом. Швырнул ему девушку Мару, которой сам натешился досыта, принудил
его жениться на этом отбросе, хотя знал, что такая женитьба означает для
Иосифа утрату иерейского сана и отлучение. Пока Иосиф был при нем,
Веспасиан непрестанно мучил его грубыми, мужицкими, злыми шутками, может
быть, именно потому, что Иосиф владел силами и способностями, которых
Веспасиан был лишен, и император это знал. В общем, император обращался с
Иосифом так же, как вел себя искони в отношении Востока высокомерный Рим.
Восток был древнее, его цивилизация - старше, он имел более глубокие связи
с богом. Востока боялись, - он влек к себе и внушал страх. В нем
нуждались, его использовали, а в благодарность и в отместку - то
благоволили к нему, то презирали.
Иосиф вспомнил свою последнюю встречу с императором. Он стиснул зубы с
такой силой, что скулы его костистого, смугло-бледного лица выступили
вдвое резче. Это было на торжественном приеме у Веспасиана, перед самым
отъездом в его последнюю безуспешную лечебную поездку.
- Скоро мы получим новое издание вашей "Иудейской войны", доктор Иосиф?
- спросил его тогда император, и многие это слышали. - Будьте на этот раз
справедливее к вашим евреям, - добавил он своим хриплым скрипучим голосом.
- Я разрешаю вам быть справедливым. Мы теперь можем себе это позволить.
Какова наглость! Попросту отбросить его, как продажное орудие, его
книгу, как неуклюжую лесть! Лицо Иосифа покраснело, сильнее застучал он по
столу письменным прибором. Он так и слышит высокомерно-добродушные
интонации старика: "Я разрешаю вам быть справедливым". Хорошо, что рот,
произносивший подобные слова, больше уже не найдет случая произносить их.
Иосиф пытается представить себе, как мучительно искажен сейчас этот рот,
может быть, он широко открыт, может быть, плотно сжат, но, во всяком
случае, судорожно борется за последний вздох. Нелегко будет умирать его
императору. Он так полон жизни, и ему, наверно, трудновато расставаться с
этой жизнью. Да и нельзя было бы примириться, если бы ему была дарована
легкая смерть.
"Я разрешаю вам быть справедливым". Хорошо, пусть книга Иосифа
послужила к укреплению римского господства, удержала иудеев Востока от
нового восстания. Разве это не было в высшем смысле "справедливо"? Евреи
побеждены окончательно. Так изобразить их великую войну, чтобы
безнадежность нового восстания стала очевидной каждому, - разве это не
большая заслуга перед еврейством, чем перед римлянами? Ах, он слишком
хорошо знает, какой это соблазн - отдаться национальному высокомерию. Он
сам уступил этому чувству, когда вспыхнуло восстание. Но то, что он тогда
понял бесполезность столь смелого и буйного начинания, растоптал в себе
патриотическое пламя и последовал велениям разума, это было поистине
лучшим деянием его жизни, и деянием в высшем смысле справедливым.
Кто еще, как не он, смог бы написать книгу об Иудейской войне? Он