"Лион Фейхтвангер. Семья Опперман" - читать интересную книгу автора

Нет, конечно, высоким образцом искусства портрет Эммануила Оппермана
никак нельзя назвать. Художника Александра Иоэльса, который писал его по
заказу друзей Эммануила Оппермана, в свое время до смешного переоценивали.
В наши дни его никто и не вспомнит. Но Густав меньше всего ценил в
портрете его художественные достоинства: он и его близкие любили в нем
самого деда и дело его жизни.
В жизненной задаче Эммануила Оппермана не было, в сущности, ничего
высокого. Он был дельцом, и дельцом преуспевающим. Но для истории
еврейского населения Берлина эта жизнь значила нечто гораздо большее.
Опперманы поселились в Германии с незапамятных времен. Предки их жили в
Эльзасе. Были они там мелкими банкирами, золотых дел мастерами, купцами.
Прадед нынешних Опперманов переселился из баварского города Фюрта в
Берлин. Дед - Эммануил Опперман - в 1870-1871 годах занимался крупными
поставками для действовавшей во Франции германской армии. В грамоте,
висящей ныне под стеклом в главной конторе Торгового дома, немногоречивый
фельдмаршал Мольтке засвидетельствовал заслуги господина Оппермана перед
германской армией. Несколько лет спустя Эммануил Опперман основал
мебельное предприятие, рассчитанное на вкусы широкого потребителя. Путем
стандартизации производства он создал для своей клиентуры доступные цены.
Эммануил Опперман любил своего клиента. Он прощупывал его со всех сторон,
угадывал его сокровенные желания, создавал ему новые потребности,
удовлетворял их. По городу широко распространялись его добродушные
остроты, в которых здравый смысл берлинца хорошо уживался с характерным
для Эммануила Оппермана беззлобным скептицизмом. В Берлине, а вскоре и за
его пределами Эммануил Опперман стал популярной фигурой. Вполне
естественно, что внуки Оппермана сделали портрет деда торговой маркой
своей фирмы. Прочная и многообразная связь Эммануила Оппермана с
населением немало способствовала тому, чтобы равноправие немецких евреев,
существовавшее только на бумаге, стало реальностью, а Германия - их
подлинной родиной.
Густав хорошо помнит своего деда. Маленьким мальчиком он три раза в
неделю бывал у него в доме, на Старой Якобштрассе, в центре Берлина. Образ
плотного мужчины в ермолке, с книгой в руках или на коленях, уютно
сидящего в черном вольтеровском кресле, зачастую перед стаканом вина,
глубоко запечатлелся в сердце мальчика, внушая почтение и в то же время
нежность. Входя в квартиру деда, Густав испытывал благоговение, что не
мешало ему чувствовать себя здесь как дома. Ему разрешалось сколько угодно
рыться в колоссальной библиотеке. Здесь он впервые научился любить книгу.
Дед никогда не ленился разъяснять Густаву непонятные места в прочитанных
книгах. Но, хитро сощурив сонные глаза, он давал такие двусмысленные
объяснения, что нельзя было понять, серьезно он говорит или шутит. Никогда
потом Густав так ясно не чувствовал, что в этих книгах все - ложь, и,
однако, в них больше правды, чем в действительности. Бывало, спросишь о
чем-нибудь деда, а он ответит тебе, словно бы и невпопад, а потом
окажется, что это и есть ответ, притом единственно правильный.
Стоя перед изображением Эммануила Оппермана, Густав не то что
вспоминал, а видел все это. В глазах деда было столько добродушной,
лукавой мудрости, что Густав почувствовал себя мальчиком, но мальчиком, у
которого есть надежная опора.
Возможно, что для второй картины, для картины, висевшей в библиотеке,