"Лион Фейхтвангер. Настанет день" - читать интересную книгу автора

Потом Иосиф опять услышал то язвительное хихикание, которое так его
раздражало.
Все же он не отступил перед иронией Юста.
- По-вашему, можно словами укротить столь сильное чувство? - спросил
он. - Да мне самому хотелось бы в Иудею, - невольно вырвалось у него, -
хотелось бы участвовать в этом восстании, чем бы оно ни кончилось, быть
убитым в этом восстании.
- Охотно верю, - насмешливо отозвался Юст, - ведь это на вас похоже.
Когда тебя бьет сильнейший, ты просто отвечаешь на удары, пока его не
разозлишь и он тебя не убьет. Но если у "Ревнителей" есть хоть какое-то
оправдание - у вас нет никакого. Вы недостаточно глупы. - И так как Иосиф
смотрел перед собой неподвижным, беспомощным, угрюмым взглядом, Юст
добавил: - Напишите манифест! Вам многое надо искупить.
Когда Юст ушел, Иосиф сел за стол, чтобы выполнить его совет. Нужно
куда больше мужества, писал он, чтобы побороть себя и отказаться от
восстания, чем поднять его. Пусть даже начнется война на Востоке - для
нас, иудеев, пока важно одно: строить и дальше государство закона и
обычаев и посвятить все наши силы лишь этой задаче. Мы должны положиться
на бога и избрать своим вожатым разум, а они позаботятся о том, чтобы
этому государству закона и обычаев - этому Иерусалиму в духе - стало
возможным обрести зримые формы и фундамент, воплотиться в Иерусалим из
камня. Но день еще не настал. Начатые же не вовремя военные действия могут
лишь отодвинуть этот день, которому мы все спешим навстречу.
Он писал. Он старался проникнуться восхищением перед разумом, старался
до тех пор, пока вода разума не обрела вкус вина, а истины, которые он
возвещал, не стали казаться не только заботами рассудка, но и заботами
сердца. Дважды приходил слуга менять свечи и подливать масла в лампы,
прежде чем Иосиф остался доволен черновым наброском.


На следующий вечер у Иосифа собралось четверо гостей: фабрикант мебели
Гай Барцаарон, председатель Агрипповой общины, представитель римского
еврейства - уравновешенный, благоразумный человек, чье имя пользовалось
доброй славой и в Иудее. Затем Иоанн Гисхальский, некогда один из вождей
Иудейской войны, человек хитрый и отважный. Теперь он обосновался в Риме,
торговал земельными участками, вел дела по всей империи; но в Иудее еще и
сейчас "Ревнители дня" живо помнили его деятельность во время войны.
Третьим был Юст из Тивериады. И, наконец, Клавдий Регин, министр финансов,
рожденный матерью-еврейкой, никогда не скрывавший своего сочувствия
евреям, издатель Иосифа, не раз выручавший его в трудные минуты.
При теперешнем одержимом подозрительностью императоре Домициане люди
вынуждены были придавать своим встречам самый безобидный характер, иначе
их тут же обвинили бы в заговоре, ибо у министра полиции Норбана
соглядатаи были почти в каждом доме. Поэтому за ужином велись самые
случайные разговоры о событиях дня. Конечно, говорили о войне.
- В сущности, - заметил Иоанн Гисхальский, и на его смуглом
благожелательном лице появилась довольная, немного двусмысленная ухмылка,
- в сущности, для Флавиев наш император недостаточно воинствен.
Клавдий Регин повернулся к нему, он небрежно возлежал за столом, глаза
с опухшими веками под выпуклым лбом смотрели сонно и насмешливо. Он знал,