"Лион Фейхтвангер. Братья Лаутензак" - читать интересную книгу автора

- А все-таки, - добродушно отозвался Алоиз, - если бы не этот клоун,
Оскар сейчас, например, очутился бы на улице.
Так они пререкались, основательно, со вкусом. Ничего нового они не
сказали друг другу, - уж сколько раз происходили между ними такие стычки, и
каждый знал другого как облупленного.
Молча, слегка утомленные, встали они наконец перед маской. Маска
вызывала в Оскаре гнев, - ведь она постоянно подстегивала его, заставляя
напрягаться свыше сил, - и в то же время он гордился тем, что призван
осуществлять великие задачи. Алоиз же, хоть и мечтал о том, чтоб его
дружок - эта скотина - наконец сдался и согласился подготовить с ним новый
номер, радовался вместе с тем тому, что Оскар продолжает упорствовать, не
соглашается изменить своему "гению" и тем дает ему, Алоизу, возможность
восхищаться другом и впредь.
Уставшие и довольные, они наконец прекратили свой вечный спор. Было уже
поздно, но остатки завтрака все еще стояли на столе. Друзья вышли, чтобы
немного размяться и нагулять себе аппетит к обеду.
Скульптор Анна Тиршенройт взглянула на часы. Без трех минут десять. Она
просила Оскара быть у нее в десять, ей нужно кое-что сообщить ему.
Узнав, что он, скрываясь от долгов, снова исчез из своей квартиры и
бежал к Пранеру, фрау Тиршенройт предприняла новые шаги. И вот она решила
поговорить с ним о том, чего ей удалось добиться.
Она сидит в кресле - большая, грузная; крупное лицо, приплюснутый нос,
серые, чуть усталые глаза, выцветшие, когда-то рыжие, волосы. На этом лице
лежит сейчас отпечаток скорбной озабоченности. Анне Тиршенройт еще нет
шестидесяти; люди обычно восхищаются тем, что талант ее именно теперь достиг
полной зрелости, что она находится в расцвете творческих сил. Ах, что они
понимают! Она старуха, жизнь прожита, трудная это была жизнь, пришлось
бороться с собой и с другими; и ей самой, и другим борьба далась нелегко.
Теперь осталось только творчество да этот Оскар, которого она любит, как
сына, этот сосуд скудельный, причем неизвестно, не выльется ли из него все,
чем его наполняешь.
Комната ярко освещена солнцем, и на скорбном лице старухи отчетливо
выступают резкие, строгие морщины. В окна заглядывают деревья - дом окружен
небольшим английским парком. Застекленная дверь ведет на террасу, за ней
виднеется тихая лужайка с группами деревьев и кустов, а еще дальше - ручей.
Здесь, в центре города, словно в деревне, городская жизнь отхлынула далеко.
Десять часов восемь минут. Анна Тиршенройт все еще сидит и ждет, палка,
на которую она опирается при ходьбе, прислонена к креслу. Старуха как-то вся
обмякла, наклонилась вперед. Обычно фрау Тиршенройт безошибочно чувствует,
правильно она поступила или нет. А вот сейчас она не знает, хорошо ли то,
что она сделала для Оскара. Профессор Гравличек улыбнулся насмешливо, даже с
сочувствием, когда они наконец столковались, а Гравличек умен как бес.
Вот и Оскар. Он силится придать своему энергичному лицу с дерзкими
синими глазами под черными дугами бровей выражение сдержанности,
бесстрастия. Фрау Тиршенройт решила помочь ему.
- Вот и ты, - сказала она как можно проще.
Но Оскар чувствует себя словно школьник, сбежавший с уроков. И спроси
она его, почему он пришел не к ней, а к Алоизу, Оскар не знал бы, что
ответить. Так же, еще мальчишкой, натворив что-нибудь, стоял он и смотрел на
отца, трепеща от страха перед его грубой бранью, его пышными рыжими усами,