"Лион Фейхтвангер. Изгнание" - читать интересную книгу автора

неожиданно, она появлялась на этом лице, мудрая, покорная, грустная, в
сокровенной глубине своей ироническая, озаряющая мир и Фридриха Беньямина,
как солнце озаряет лужу, расцвечивая ее всеми цветами радуги. Итак, Фридрих
Беньямин улыбнулся, поднял рюмку с коньяком и, задумчиво разглядывая ее,
сказал:
- Было бы, конечно, глупо, если бы я возомнил или попытался внушить
вам, будто я пишу потому, что надеюсь этим содействовать изменению мирового
порядка. Я не надеюсь. И пишу не потому. - Он выпил коньяк и сказал тихо, но
выразительно: - Я одержимый журналист, вот и все. Я не могу молчать, я
должен высказаться, хотя бы это не имело никакого смысла и не оказывало
никакого влияния. Я хорошо знаю, что спорить бесполезно; тот, кто на нашей
планете спорит, восстанавливает против себя все и вся. Кроме того, в нашем
многообразном мире это предприятие столь же бессмысленно, сколь безнадежно.
И все-таки я хочу спорить, дорогой Зепп, я не могу не спорить. Это для меня
важнее, чем есть и пить.
Корректному Траутвейну такое откровенное саморазоблачение было
несимпатично, несимпатичен был ему и голос Беньямина, а уж его манера
говорить "Зепп" - и подавно. Но против улыбки Беньямина он не мог устоять.
Как этот человек видит себя насквозь и как он себя высмеивает - это просто
великолепно.
К сожалению, вспышка критического отношения к себе длилась у Беньямина
недолго.
- Все же, - продолжал он после короткого молчания, - мне служит
утешением мысль, что мою статью прочтут на Кэ д'Орсэ и на Даунинг-стрит и
что двадцать экземпляров "ПН" поступают в берлинское министерство
пропаганды. Конечно, господин "министр рекламы" далеко не так хорошо
разбирается в стилистических тонкостях, как вы, Зепп; но все-таки приятно
представить себе его физиономию в те минуты, когда он читает мою статью. Он
говорил тихо, самодовольно, и Траутвейна это раздражало. Сидящий против него
человек на самом деле не больше чем заядлый спорщик, а его
саморазоблачение - кокетство и кривлянье; он напрашивается на комплименты.
Вести жизнь, о пустоте которой он умеет так хорошо говорить, его
заставляет, по общему мнению, Ильза. Что побудило ее, красивую, изящную,
богатую Ильзу, выйти замуж за неказистого Фрицхена, не имевшего никакого
веса в обществе, не понимает никто. Она странная особа. Изменяет ему направо
и налево; Зепп Траутвейн не раз был, к своему огорчению, свидетелем того,
как она третирует мужа. Но посмей это сделать кто-нибудь другой, и она
готова выцарапать глаза насмешнику. Беньямину нелегко с ней. Очень может
быть, что он предпочел бы жить скромнее, без забот, и прожигать жизнь - для
него скорее обязанность, чем удовольствие.
Беньямин закурил сигару.
- Послушайте, Траутвейн, - он придвинулся ближе, - вот о чем я вас
хотел просить. Мне необходимо на несколько дней уехать. Не удовольствия
ради. Мне обещают достать настоящий паспорт. А у вас, кстати, бумаги в
порядке? - перебил он себя.
- Срок моего германского паспорта скоро истекает, - ответил
Траутвейн. - Жена уже предприняла кой-какие шаги, чтобы достать мне
какую-нибудь бумажку. Я предоставляю ей заниматься этими делами, она
справляется с ними лучше меня.
- Вам повезло, - вздохнул Беньямин, - если бы я попросил о чем-либо