"Владимир Фильчаков. Театральный Мальмстрем" - читать интересную книгу автора

другого. Где там список действующих лиц? Я протягиваю руку, беру текст пь-
есы и швыряю назад, словно ошпарившись. Что я делаю?! Ведь мне нужно карау-
лить Лешку!
А что, если звонок не подействует? Что, если он его просто не услышит?
Не так нужно было действовать! Мне надо было пойти к нему домой, сидеть ря-
дом и в нужный момент просто разбудить. Но он никогда к себе не зовет, наши
отношения прекращаются, как только мы выходим из театра... Все равно, нужно
было пойти к нему или притащить его к себе!
Прошло всего три минуты, но я набираю номер и слушаю густые гудки. Де-
сять гудков... Двадцать... А вдруг на станции неправильно соединили? Наби-
раю номер снова. Десять гудков... Двадцать... Тридцать... Черт возьми! А
где он живет-то? По какому адресу? Нужно бежать, выручать его... В трубке
что-то щелкает и слышится недовольный голос Лешки:
- Алло.
- Фффууу, - выдыхаю я. - Живой?
- Живой, - соглашается Лешка. - Что мне сделается?
- Ты читал?
- Читал, - Лешка отвечает не сразу, и как-то неуверенно. - Да, пожалуй
читал. Завтра расскажу.
- Только больше не читай, ладно? - прошу я.
- Что я, не понимаю, что ли? - обижается Лешка. - Ладно, пока, мне тут
надо кое над чем подумать.
- До свидания.
Я брожу по комнате, поглядывая на листки с пьесой. Искушение. Хочется
взять и читать. Вздор! Читать нельзя. Нельзя? Глупости какие. Но ты же не
проснешься! Кто сказал? Да и зачем просыпаться, если во сне так хорошо?
Так! Однако я убеждаю себя начать чтение. Причем себя я знаю очень хо-
рошо - практически я себя уже убедил, и барахтаюсь для проформы. Меня не
останавливает даже то, что Наташа сегодня не придет и разбудить меня будет
некому. Можно позвонить Лешке и попросить его, но, почему-то, не хочется.
Вот так так! Мне хочется уснуть и не просыпаться! Эта мысль заставляет меня
застыть. Я стою посреди комнаты и слабо пытаюсь себя отговорить, хотя и
знаю, что это мне не удастся. Я вижу вход в другую жизнь и меня затягивает
туда неодолимая сила... Коротко говоря, я усаживаюсь на диван, чувствую,
как в кровь впрыскивается порция адреналина, оглядываю комнату: ста-
рый-престарый диван-кровать, еще более старое облезлое кресло, черно-белый
телевизор на обшарпанной тумбочке в углу, давно не крашеный пол и не беле-
ный потолок, самодельные полки с книгами, пара расшатанных стульев, на од-
ном из которых и лежит вожделенная пьеса... Дрожащей рукой беру листки, пе-
реворачиваю страницу...
Пыльно, душно и темно. Где это я? Темно совсем, не видно ни зги. Впро-
чем, нет, вон огонек. Это пламя свечи, горит не колеблясь. А тишина вокруг
оглушающая. Иду на свечу, постепенно под ней вырисовывается граненый ста-
кан, в котором она стоит, под стаканом - стол из нашего реквизита. Значит я
на сцене? Рядом со столом стоит стул с высокой резной спинкой, что-то я та-
кого не помню. Если стул стоит, значит на него нужно сесть, что я незамед-
лительно и делаю. По всем законам я должен сидеть сейчас лицом к публике.
Делаю приятное лицо. А Викентьич с Санькой что, спят, что ли? Санька - это
второй наш осветитель. Или в театре нет электричества? Кажется директор го-
ворил как-то кому-то, что театр задолжал энергетической компании. Но публи-