"Владимир Фильчаков. Театральный Мальмстрем" - читать интересную книгу автора

ка присутствует, я ее слышу - кашель, поскрипывание стульев, правда будто
издалека, словно приглушенный звук в телевизоре. Текста я не знаю,
опять-таки, что делать - тоже не знаю, сижу себе и молчу. Кажется в суф-
лерской будке кто-то шевелится? Парфеныч? Точно! В будке зажигают лампочку
(ага, значит электричество все-таки есть!) и я вижу морщинистое лицо нашего
суфлера. Ну, давай, Парфеныч, подсказывай, что говорить-то. Парфеныч подми-
гивает мне - дескать, не грусти, парень, я здесь, а со мной не пропадешь. Я
незаметно пожимаю плечами. Значит у меня нет текста? Ну-ну. Подождем. А по-
ка оглядываю себя. Черный пиджак, брюки, черные туфли. Под пиджаком ничего
нет, я чувствую, только манишка и манжеты.
Кто-то идет. Я оборачиваюсь на шаги. Это Алексей Прокопьевич. Он в
длиннополом сюртуке, цвет которого я не могу определить, в брюках, и чер-
но-белых матерчатых туфлях. На шее повязан замысловатый галстук. Он оста-
навливается надо мной, недовольно жует губами.
- Михаил Сергеевич, вы не видели Анну Макаровну? Я ее уже полчаса ищу.
- Увы, Платон Федорович, не видал, - отвечаю я, чувствуя шевеление в
груди - это зачем же ему Анна Макаровна, спрашивается? Ба, да я, кажется,
ревную? - Присаживайтесь, прошу вас.
Да, оказывается рядом стоит еще один стул. Алексей Прокопьевич садится,
откинув полы сюртука. Сюртук у него добротного сукна, пошит идеально, он
ему очень идет.
- У меня к ней дело, - поясняет он. Я киваю, а Алексей Прокопьевич за-
куривает ароматную папиросу с длинным мундштуком, выпускает клуб дыма. Слы-
шится перестук женских каблучков.
"Это она!" - бухает у меня в груди. Это и правда она, Анна Макаровна.
Мы вскакиваем, Алексей Прокопьевич прикладывается губами к ее руке... Моя
очередь. Я беру эту руку и... Я на крыше, возле своих любимых лошадей.
Все-таки взлетел! Ледяной ветер пробирает до костей. Я здесь, Анна Макаров-
на, я прыгну с этой высоты, прыгну и, падая, прокричу на весь мир, что люб-
лю вас! Как давно я этого хочу! Пусть все узнают, все! И я забираюсь на ло-
шадей, их морды нависают над театральной площадью, там ходят люди. Разойди-
тесь, прошу мысленно, разойдитесь, я не хочу, чтобы кто-то пострадал, я хо-
чу прыгнуть... Но людей становится все больше и больше, это похоже на теат-
ральный разъезд. Тут я замечаю взгляд левого коня, он повернул голову и
смотрит неодобрительно. Вижу искаженные лица всадников - уж они-то готовы
были умереть за идею, нисколько не сомневаясь. Но они не смотрят на меня.
Кто я для них такой? Жалкая козявка, вроде той, что можно безнаказанно раз-
давить в безумной скачке к идеалам коммунизма.
Слово "коммунизм" отрезвляет меня, наверное потому, что я не терплю
этого слова, патологически, всеми фибрами души. Что я здесь делаю, черт по-
бери? Мне кажется, что я только что хотел прыгнуть вниз и разбиться нас-
мерть с именем Инны на устах. Так и есть! Я медленно и осторожно спускаюсь
с коня и мне кажется, что он кивает - правильно поступаю, стало быть! - ос-
торожно иду по жестяной крыше, крашеной зеленой краской, стараясь не насту-
пать на ржавые пятна, пролезаю в окошко, иду по пыльному чердаку, засижено-
му голубями, спускаюсь в люк... Боже мой, ведь я едва не прыгнул! И ради
чего? Ради невысказанной любви! Почему так? Что толкает меня на крышу? По-
чему я хочу умереть? Ведь я целовал ее и она отвечала, она была в моих объ-
ятиях обмякшая, готовая ко всему, разве может такое быть без любви? Может,
может, такое случается сплошь и рядом! Чепуха! Случается, но только не с