"Владимир Филимонов. Чукоча (История собаки, которую предал человек) " - читать интересную книгу автора

В конце концов я понял всю неотвратимость Лениного послания. Снова у
меня не было дома. Наутро я сдал Виктору билет до Москвы и, не входя в
объяснения, потребовал, чтобы он пошел со мной в местное геологическое
управление и порекомендовал для головокружительной карьеры разнорабочего. Он
посмотрел на меня внимательно и сказал:
- У тебя что-то случилось?
Я ответил загадочно:
- Над всей Испанией ясное небо.
Витя, в сущности, был неплохим человеком и не упускал случая сделать
добро, если это ему ничего не стоило. Поэтому он отыскал начальника партии,
к которому я поступал в подчинение, и попросил его:
- Сергей Николаевич, проставь, если можешь, парню две лишних недели в
табеле. Он сдал билет до Москвы стоимостью двести рублей, надо как-то
компенсировать его. Кстати, можешь поручать ему более ответственные работы -
у него высшее образование.
Сергей Николаевич был длинным малым ковбойского вида. Он оказался
хорошим парнем, свойским и справедливым. Поучил меня работе интерпретатора,
а самое главное - доверил водить вездеход, и в дальнейшем я три месяца
заменял заболевшего вездеходчика.
Лагерь геофизиков, в который нас забросили с Чукочей и который стал
нашим домом на шесть долгих месяцев, был полупустой: три палатки стояли
свободные, а три занятые. В одной, самой большой, шатровой, жили девять
рабочих, в двух других разместились четыре итээровца и начальник партии.
Когда я зашел в шатровую палатку, намереваясь жить там, - мест
свободных было много, стояли нары в два яруса, - меня встретили
недружелюбным молчанием: видно, начальник успел натрепать про высшее
образование. Только кто-то сиплым голосом сказал с верхних нар:
- Собачка твоя, как только сунется в палатку, попадет в суп.
Я молча вышел, решив спуску никому ни в чем не давать: добро или зло
надо доводить до конца - этому меня выучила жизнь.
Я выбрал заброшенную четырехместную палатку и за два дня устроил свой
быт. Натаскал, напилил и нарубил дров месяца на два, установил печь - все
делал молча, никого не просил о помощи. Нарубил дров и для банной палатки и
с удовольствием попарился.
Вслед за мной в баню приперся весь лагерь: оказывается, кому ее топить,
было у них спорным делом, многие ленились. Атмосфера немного разрядилась -
ко мне подобрели, но не все.
На третий день произошел все-таки взрыв. Коля, по кличке Совнархоз,
ударил беспричинно Чукочу, тот прыгнул, вцепился ему в рукав телогрейки и
оторвал его. Совнархоз схватился за топор, подоспел я, выбил топор у него из
рук и отделал за милую душу. Коля побежал в палатку и выскочил с ружьем.
Вслед за ним высыпал весь лагерь.
Оружие заряжено - оружие должно выстрелить, или Коле не жить больше в
лагере, он понимал это лучше моего. Злость и отчаяние охватили меня. Коля
целил куда-то рядом со мной. Я понял - в Чукочу - и прыгнул наперерез
направлению выстрела, надеясь только на то, что ружье заряжено жаканом, а не
дробью и пуля пройдет мимо. Кто-то успел ударить по стволам, и заряд дроби
взбил снег у самых моих ног.
Все напряжение последних дней, отчаяние из-за Лениного письма,
сделавшего меня снова бездомным, искали выход. Я ударил первого попавшегося