"Владимир Филимонов. Чукоча (История собаки, которую предал человек) " - читать интересную книгу автора

в скулу так, что он упал как подкошенный, а это был Валентин, ударивший по
стволам и спасший меня по крайней мере от увечья. Чувство уместной
справедливости овладело ребятами, и скоро я стал плохо видеть: кровь из
рассеченного лба заливала глаза; рядом рычал и рвал нападавших Чукоча.
Неизвестно, то есть известно, чем бы это закончилось, если бы над нашими
головами не прогрохотали подряд три выстрела. Стрелял Сергей Николаевич.
"Вот для чего понадобилась твоя пукалка", - успел подумать я.
- Ну москвич, ну инженер, так тебя так, - сдавленным голосом прошипел
он.
Я кивнул Чукоче и забрался в свою палатку. Там первым делом ощупал
его - целы ли ребра? Он не возражал, молча стоял, понимая, видно, что я хочу
узнать. Затем я осмотрел свои повреждения. Были разбиты оба надбровья,
треснула кожа на лбу и на носу: кто-то вполне квалифицированно и минимум
трижды заехал мне кулаком в брезентовой перчатке. Болел и нос, и ребра с
левой стороны. Я смыл кровь тепловатым чаем, но она не останавливалась.
Пришлось принести снег и прикладывать его к ранам, или как их там называют?
Откинулся брезентовый вход палатки, вошел Валентин и, отобрав у меня снег,
начал трудиться над моей головой: промазал все йодом, наклеил пластырь на
нос и забинтовал лоб. Потом он сел и уставился на меня. Я взял осколок
зеркала и стал любоваться собой. "Хорош красавец, - подумал, - теперь на
морозе вся эта капуста будет болеть".
- А ведь это я ударил по стволам, - без всякого выражения сказал
Валентин. - А ты? Мне нашатырь десять минут нюхать давали, пока очухался.
- Так всегда бывает, - ответил я, успокаивая готового к прыжку
Чукочу. - Попадает больше тем, кто делает тебе хорошо, а не плохо.
- Тебя начальник зовет в столовую палатку, гнать собирается.
Когда мы зашли в столовую, там собрались все. Никто на меня не глядел.
Чукоча остался за дверью, и я физически чувствовал его незримую поддержку.
Сергей Николаевич первый нарушил молчание:
- Вот что, москвич, собирай свои шмотки и проваливай завтра по холодку.
До Дальнего пятьдесят километров, ходок, я слышал, ты знатный, дойдешь.
Я подумал: "Так не выгоняют, сволочи вы". Вслух ответил:
- Хорошо, - и собрался выходить.
- Постой, - остановил меня начальник. - Нам ты ничего сказать не
хочешь? Ну извиниться, что ли? За дерьмо, что ли, нас считаешь? Ведь мы
хотели, чтоб ты стал нашим товарищем. Ты же интеллигентный человек, институт
кончал, - издевательски закончил он.
- Тамбовский волк вам будет хорошим товарищем, а я вас действительно за
дерьмо считаю. - Жестокость снова поднималась во мне, и я был рад ей:
значит, не надломила мой дух побитая морда.
Колька Совнархоз поднял голову, и я поразился - так она расцвела всеми
цветами радуги за такое короткое время.
- Если человек за собаку под выстрел бросается, он хороший человек,
никогда и товарища в беде не бросит. А дерьмо - это я. И если его гнать, то
меня и подавно. Но на прощание, - он повернулся ко мне, - я у тебя, Боря,
прошу извинения. Но все-таки пойми меня: ты у меня топор запросто отобрал -
что мне оставалось делать? Ты ведь вон какая дубина здоровая.
Все повернулись ко мне и заулыбались. И так неожиданно добры были
улыбки на их корявых, обветренных лицах, что закрутился ватный туман у меня
в глазах и коленки дрогнули. Кто-то пододвинул мне чурбан. Я понял: с этими