"Самуэлла Иосифовна Фингарет. Демкая- камнерез владимирский " - читать интересную книгу автора

В одном только доме утро началось как обычно. Дом был крепкий,
большой, с глинобитной печью - поставленное на подклеть отапливаемое
строение. Истопка, истба, или, как говорили чаще, изба. Была изба срублена
<в лапу> из ровно подобранных брёвен, сплочённых без единой щели. Ни мхом,
ни паклей конопатить не понадобилось. Концы брёвен по углам, как в горсти,
покоились в выемке. Прорубленные в среднем венце волоковые оконца
заволакивались изнутри деревянными заслонками. Ладной смотрелась изба, а
стояла на бедном конце, да ещё от всех на отшибе.
Посадская беднота селилась в стороне от городских стен вдоль кромки
большого оврага. Врытые в землю домишки цеплялись за самый край. Вниз
ползли огороды. Круто срывались тропинки и пропадали в пенистом ручейке,
бежавшем по каменистому руслу. От множества протоптанных дорожек посадский
склон казался покрытым огромной, неровно сплетённой сетью. Противоположная
сторона, за которой виднелась зубчатая стена леса, выглядела по-иному.
Вместо строений и грядок повсюду густо росли кусты. Редкие тропинки,
пытаясь пробиться кверху, терялись в путанице ветвей. Похоронили Гордея, и
заросли тропинки. Незачем стало взбираться на дальний склон. А в прежние
времена народ тянулся со всей округи. Котлы чинить, серпы, ножи, косы
ковать, замок хитрый справить - лучшего кузнеца, чем Гордей, не значилось
в самом Суздале. Без дела, правда, в Гордеев лес ходить опасались. <Где
кузнец, там и нечисть, кузнец лешему сват, кузню с домом недаром в лесу
поставил>, - судачил владимирский люд. Когда Гордея на сколоченных наспех
жердях из леса принесли неживым, слух упорно держался, что леший кузнеца
задушил. Метку свою <хозяин> оставил. Многие видели синие пятна на мёртвом
лице. С той поры ходить за посадский овраг не отваживались самые смелые.
В землю Гордея зарыли со всеми обрядами, похоронили рядом с женой.
Она давно умерла. Детей-сирот Иванну и Дёмку не обижали, не раз
уговаривали перебраться в посад.

День приходит, ночь отступает,
Месяц угасает.
Свети-свети, солнце-колоконце, -

пропела Иванна.
Она вышла на крыльцо с первым светом, как приучил отец. Отец и дом
поставил в открытом месте, повернув на восход. Серп луны вырезал на стене,
примыкавшей к лесу. Место над дверью отвёл для Ярила-солнца с двенадцатью
лучами-месяцами. Отец говорил: <Утро работает, день торгует, вечер
размышляет. Утро всему голова. Как день начнёшь, таким он и будет>.
- Доброго молодца каша в печи дожидается! - крикнула Иванна в
раскрытую дверь.
- Угу, - промычал из избы сонный голос.
- В лес пойдёшь или повременить бы пока?
- Угу.
Иванна спустилась с крыльца на высвеченный солнцем ковёр из травы и
цветов. Жемчужинами метнулись под ноги капли росы. Деревья стряхнули сон и
расправили ветви. Застучал по стволу ранний дятел. Прокопчённый навес над
кузницей и тот словно пытался взлететь большой неуклюжей птицей. Иванна
засмеялась, побежала, распахнула широкие, на всю стену, створы дверей.
В кузнице всё оставалось по-прежнему, как при отце. У наковальни, на